договоренности, слишком много логического правдоподобия, слишком много фактитической точности примитивной последовательности и рассудочной убедительности, слишком тесных и внешних аналогий.
А именно этого и боится искусство.
Политическая и художественная агитация имеет общую цель, но различны по методам ее достижения. С этой простой и старой истиной мы все охотно согла
шаемся теоретически и так же охотно забываем ее на деле.
Наша революционная драматургия в большинстве случев никуда не годится не потому, что недостаточно революционна, а потому, что, не будучи органической,
не умеет скрыть своей преднамеренности и прямолинейности
Зритель не терпит, когда его, как младенца, кормят с ложечки манной кашей
подсахаренных моральных и политических сентенций. Он не выносит пресной агита. ции и предвзятого учительствования. Он идет в театр не для того, чтобы учиться, а для того, чтобы смеяться, плакать, и удивляться.
Когда театр, во имя возвышенных целей политического или культурного воспитания
зрителя, старается насильно запихнуть ему в рот разжеванную мякину непогрешимых гражданских добродетелей, патентованных общих мест и захватанных газетных ло
зунгов, зритель тотчас же выбрасывает это душеспасительное блюдо и самая казалось бы беспорная мысль еще долго после этого вызывает у него отвращение. Результат получается обратный тому, на который расчитывает театр.
У него должны быть танцующие ноги и смеющаяся душа. У него должна быть прежде всего необузданная фантазия, не стесняющаяся естественными пропорциями, прихотливо искажающая перспективу, жонглирующая понятиями, интригующая и ниче
го не договаривающая до конца. Искусства не может навязывать выводов, — их должен делать зритель.
Если Мейерхольд в последних работах идет противоположным путем, путем обнажения агитационного приема, то тут мы имеем дело с двойной, наиболее казуисти
ческой и безошибочной хитростью совершенного мастера.
ВЛАДИМИР МАСС.
Эстрада

БЕДНАЯ

РОДСТВЕННИЦА

Эстрада
Бедная родственница — это эстрада. Ее положение в искусстве больше всего напоминает семейных неудачников, на долю которых приходятся обноски и объедки.
Установлено, что культработники так же, как и широкая публика, подходят к эстраде с оттенком
какого-то пренебрежения, словно это худшее искусство.
Мы предлагаем пересмотреть этот вопрос. Эстрада достойна большего. Ёе значение велико и в будущем еще вырастет. Вот наши доводы.
2) Эстрада своей узкой специализацией номеров, „массовым“ производством каждого исполни
теля, своим четким, обнаженным мастерством, максимально соответствует принципам современной индустрии и всего уклада жизни.
3) Теперь, когда углубление в гущу „мировых вопросов“ со стороны ограниченной кучки избранных отодвигается общедоступной, отовсюду бьющей злобой дня, эстрада получает еще одно преи
мущество перед прочими разновидностями театра. Это — быстрота реакции.
И так: внимание эстраде! За ней неминуемо
остается завтра.
1. Нечто от теории.
2. Сегодняшние

рессурсы.

1) Потребляемое при современных условиях искусство должно быть достаточно легким для восприятия, не должно утомлять психоаппарат зри
теля и, в си у этого, обладать внешней яркостью и убедительностью. Таковы - свойства эстрады. Немыслимы теперь спектакли на 2 вечера, как это делал Художественный театр в „Братьях Карамазовых“
(нарочно приводим утрированную крайность). Если нынче публика выдерживает 33 эпизода в один присест, то только благодаря таланту Мейерхольда.
Даже самые солидные критики грешат у нас обидным снисхожде
нием к эстраде. „Немножко освежить, немножко переменить“ — таков рецепт. „На Шипке все спокойно — таков диагноз.
Но на Шипке эстрады не спокойно. На Шипке эстрады поражение. Разгром. Прорыв.
Для эстрады нужна революция!
Здесь не только не видно ничего нового, но
и утеряно почти все, что было прежде. Фактически