ТРАГЕДИЯ ОДИНОЧЕСТВА ИЛИ ТЕАТР ДЛЯ БЕББИТОВ
Какая гордость
звучит в словах Станиславского, когда он с улыбкой бросает их почтительно склонившемуся интервьюеру! Я так и вижу эту улыбку, спокойно блуждающую на су
хом и строгом лице И эта улыбка говорит мне в тысячу раз больше, чем все слова репортера, захлебывающегося от востор
гов на восьми колонках ко всему безразличного корпуса. Максимальный материальный успех в Старом и Новом свете!
История американского театра, неожиданно „разделившаяся на два периода „до“ и после приезда Художественного театра. И искусство, выросшее из этого „после“, дает право Америке считать, „что в этой области будущее за ней“
Какая титаническая самоуверенность играет в этих словах. Русское искусство,
создавшее новую эру в стране Эдиссона и Юза. В стране, ставшей поистине Меккой для российских искусствопоклонников. И это искусство — искусство Худо
жественного театра. Какая гордость! „Вишневый сад“ и „Смерть Пазухина“,
от которых досадливо отмахнулись новые— „нелепые“ и непонятные — русские зрители, создали ничто иное, как будущее амери
канского театра. Можно спокойно улы
баться в лицо почтительному репортеру.
На эту улыбку заслужено свое, да еще какое, право. И, все таки, так улыбается только гордость, переживающая трагедию. Трагедию колоссальнаго, беспримерного одиночества. Одиночество, которое знает прекрасно, что его искусство — только искусство для космополитического Беббита.
Что такое Беббит
должен знать всякий, кто знает Синклера. Не Эптона Синклера, которого не любит Америка, полюбившая „многогранную и сложную душу Художественного театра, а Синклера Льюиса. Мистер Беббит —
это душа современной Америки. Это патентованная, стопроцентная Америка en masse. Это самый добропорядочный, самый уравновешенный, самый стереотипный середник страны трестов и концернов. Это душа современного комфорта
НЕИСТОВЫЙ
ЭПТОН
О СИНКЛЕРЕ
Среди писателей Дальнего Запада
Синклер меньше всего „писатель“. Его литературный талант, его умение делать книги - все это подчинено воле борца, пламенному темпераменту трибуна. Слово
в руках Синклера — оружие, а не „материал“, его перо — меч.
У Синклера есть своя, хотя и не новая теория творчества, которая утверждает, что художник не пишет, а „списывает“, не сочиняет. а отражает действительность.
Нужно иметь только уши, чтобы слышать, как весь мир играет, как все в мире имеет свою музыку.
В оркестре этой мировой музыки— слуху Синклера доступен прежде всего монотонный, похожий на хрип, напев золота.
Внимая ему, Синклер, сквозь шум звенящих монет, скоро различает лейт-мотивы
человеческого страдания, стекание капель крови, скрежет и стоны угнетаемых масс.
Гражданин страны Желтаго Дьявола, Синклер отважно выступает, с первых же дней своей литературной карьеры, на борь
бу с современными потомками Мамона— с „королями“ угля, стали, хлопка, с „ца
рями“ биржи, с „вождями“ финансовых спекуляций. И эта борьба длится и до сих пор.
Подобно Катону, повторявшему после каждойречи: Praetereo censeo, Carmaginem
esse delenda[*)]— Синклер каждую свою книгу в сущности посвящает одной и той же мысли: капитализм должен быть разрушен.
В поэтическом хозяйстзе Синклера — театр не играет особенно важного значения. Его большая дорога лежит через
[*)] Все же считаю, что Карфаген должен быть
разрушен.