Т
ОЛСТЕНьКІЙ, мягкій, одутловатѣй, коренастый, четырехугольный, бритый пожилой человѣкъ съ привѣтливо ласко
вымъ лицомъ и умными — вглядывающимися изъ-подъ изогнутыхъ ассиметричныхъ бровей — глазами, опираясь правой рукой на толстую палку, а въ лѣвой держа высокій черный поярковый цилиндръ, въ пятницу 19-го марта 1848 года стоялъ въ церкви Николы Больтого Креста, что на ИльинкѢ, у гроба трагика Мочалова.
Колыхаясь въ облакахъ кадильнаго дыма, какъ стѣна, одинъ человѣкъ плотно къ другому, стояла толпа, сливаясь съ черно
той темныхъ угловъ храма, подступивъ къ амвону и тѢснясь въ широко открытыхъ дверяхъ. А за храмомъ она разлилась по всей ИльинкѢ, запрудивъ панели и мостовую. Тутъ и студенты, и военные, и купцы, и мѣщане, и чиновники, и писатели, и ста
рушки и дѣвушки. Висятъ и на деревянныхъ столбахъ фонарей, стоятъ на тумбахъ, влѣзли на подоконники лавокъ, закрытыхъ по случаю большого событія. Квартальный съ подусниками, въ киверѣ съ двумя будочниками, — обычно спящими по цѢлымъ днямъ, а по ночамъ потихонько торгующими у себя въ будкахъ водкой, — грознымъ окрикомъ сгоняетъ зѣвакъ съ недозволен
ныхъ для смотрѣнія мѣстъ. Говорятъ, пріѣдетъ самъ оберъполицеймейстеръ, но пока еще его нѣтъ; казалось, что вся Москва пришла поклониться праху того, кто «потрясалъ сердца и возвышалъ».