открыли бы круженія солнца и пляски вселенныхъ. И, надо сказать, что всѣ факты внѣшняго опыта и изслѣдованія становятся для насъ творче
скими и живыми лишь тогда, когда мы, хотя бы смутно, нащупаемъ ихъ мѣсто въ этой лѣтописи внутренняго „Я“.
Поэтическое уподобленіе становится прекраснымъ (т.-е. изъ метафоры превращается въ символъ) только тогда, когда оно приближается къ научной истинѣ. А научная истина бываетъ убѣдительна только въ томъ случаѣ, если она доведена въ своемъ обобщеніи до высоты поэтическаго символа.
Вотъ примѣръ. Одно изъ древнихъ, но неизсякшихъ и неутомленныхъ поэтическихъ уподобленій сравниваетъ сердце съ океаномъ и любитъ го
ворить о приливахъ и отливахъ любви. Научная теорія Рене Кентона, исходя отъ изслѣдованій о температурѣ крови и морскихъ глубинъ, про
центнаго содержанія соли въ крови и въ морской водѣ, устанавливаетъ, что океанъ былъ, первой жизненной средой, въ которой развивались орга
низмы, а что кровь, текушая въ жилахъ живыхъ существъ есть тотъ океанъ, въ которомъ они возникали, и который пронесли внутри себя вмѣстѣ съ его средней температурой и химическимъ составомъ. Научное изслѣдованіе и поэтическое уподобленіе сливаются въ одномъ символѣ. Объективно установленный фактъ мы нащупываемъ въ глубинѣ свитка нашего „я“.
Наше дневное сознаніе—только малая искра, мерцающая надъ вселенными мрака.
Но при вопросѣ о сновидѣніи намъ вовсе не необходимо спускаться въ самыя глубины мрака. СновидѢнія приходятъ вовсе не изъ глубинъ мрака. Они въ точномъ смыслѣ составляютъ его кайму, они живутъ на
той чертѣ, которой день отдѣляется отъ тьмы. Искра нашего дневного сознанія была подготовлена, и рождена великимъ океаномъ ночного сознанія.
Съ этимъ океаномъ мы не разстаемся. Мы носимъ его въ себѣ, мы ежедневно возвращаемся въ него, какъ въ материнское чрево и, погружа
ясь въ глубокій сонъ безъ видѣній, проникаемся его токами, отдаемся силѣ его теченій и обновляемся въ его глубинѣ, причащаясь въ эти моменты довременному сну камней, минераловъ, водъ, растеній.
СновидѢнія возникаютъ лишь на границѣ этого темнаго и внѢобразнаго міра. Ихъ можно сравнить съ предразсвѣтными сумерками сквозь которые свѣтитъ заря близкаго дня. Образы, въ нихъ возникающіе смутны, расплывчаты и громадны. Нельзя опредѣлить что они: тѣневые ли отсвѣты
скими и живыми лишь тогда, когда мы, хотя бы смутно, нащупаемъ ихъ мѣсто въ этой лѣтописи внутренняго „Я“.
Поэтическое уподобленіе становится прекраснымъ (т.-е. изъ метафоры превращается въ символъ) только тогда, когда оно приближается къ научной истинѣ. А научная истина бываетъ убѣдительна только въ томъ случаѣ, если она доведена въ своемъ обобщеніи до высоты поэтическаго символа.
Вотъ примѣръ. Одно изъ древнихъ, но неизсякшихъ и неутомленныхъ поэтическихъ уподобленій сравниваетъ сердце съ океаномъ и любитъ го
ворить о приливахъ и отливахъ любви. Научная теорія Рене Кентона, исходя отъ изслѣдованій о температурѣ крови и морскихъ глубинъ, про
центнаго содержанія соли въ крови и въ морской водѣ, устанавливаетъ, что океанъ былъ, первой жизненной средой, въ которой развивались орга
низмы, а что кровь, текушая въ жилахъ живыхъ существъ есть тотъ океанъ, въ которомъ они возникали, и который пронесли внутри себя вмѣстѣ съ его средней температурой и химическимъ составомъ. Научное изслѣдованіе и поэтическое уподобленіе сливаются въ одномъ символѣ. Объективно установленный фактъ мы нащупываемъ въ глубинѣ свитка нашего „я“.
Наше дневное сознаніе—только малая искра, мерцающая надъ вселенными мрака.
Но при вопросѣ о сновидѣніи намъ вовсе не необходимо спускаться въ самыя глубины мрака. СновидѢнія приходятъ вовсе не изъ глубинъ мрака. Они въ точномъ смыслѣ составляютъ его кайму, они живутъ на
той чертѣ, которой день отдѣляется отъ тьмы. Искра нашего дневного сознанія была подготовлена, и рождена великимъ океаномъ ночного сознанія.
Съ этимъ океаномъ мы не разстаемся. Мы носимъ его въ себѣ, мы ежедневно возвращаемся въ него, какъ въ материнское чрево и, погружа
ясь въ глубокій сонъ безъ видѣній, проникаемся его токами, отдаемся силѣ его теченій и обновляемся въ его глубинѣ, причащаясь въ эти моменты довременному сну камней, минераловъ, водъ, растеній.
СновидѢнія возникаютъ лишь на границѣ этого темнаго и внѢобразнаго міра. Ихъ можно сравнить съ предразсвѣтными сумерками сквозь которые свѣтитъ заря близкаго дня. Образы, въ нихъ возникающіе смутны, расплывчаты и громадны. Нельзя опредѣлить что они: тѣневые ли отсвѣты