„ТАРАКАНОВЩИНА“

Театр Сатиры
«В. Ардов и Л. Никулин бьют не «в лоб» советской литературы, а по
тылам (!).
Д. З-ий. «Правда».
Изречение в эпиграфе принадлежит рецензенту авторитетного органа. Автор, очевидно, счи
тает выражение «в лоб» более экзотичным, чем слова по тылам, почему и берет его, а не их в кавычки. К сожалению, для московских ушей (не поэта Московского, а вообще) дело обстоит как раз наоборот. И все-таки, даже примирившись с выражением «бить кого-либо по тылам» (очень корректно, но не подходяще для советских нравов), мы не можем согласиться, что авторы до такой степени набили эти «тылы», что «вся рус
ская литература сегодняшнего дня вышла у них припухшей, кривой, подслеповатой и кривоногой». (М. Загорский, «Вечерняя Москва»).
Не авторы бьют литературу (извините за выражение — не мое), а делатели общественного мнения, критики, издатели, секретари наиответ
ственнейших работников и прочие насадители таракановской культуры — вот, кто ее бьет и на них-то направлен хлесткий бич блестящего пам
флета. Авторы не то, что в лоб или «по тылам», а бьют прямо в переносицу. И только те, кого эта свирепая расправа совершенно не касается,
конечно, могли с чистой совестью не заметить оглушительного удара и, таким образом, прогля
деть общественный и политический смысл «Таракановщины».
Очевидно, революционная эпоха и ее бурные настроения настолько притупили чувствитель
ность, что даже под пятой слона чувствуют себя превосходно, утешаясь тем, что раздавлен только «хвостик литературной обыденщины», кривое зеркало которого рассчитано на «весьма узкий круг любителей литературных сплетен». Хотя, с другой стороны, тут может быть, скорее всего, сказался героизм нашей эпохи, приучившей с веселым челом встречать самые тяжкие испытания — faire bonne mineau mauvais jen, в переводе: «знает кошка, чье мясо съела». Тем цен
нее признание Д. З—ого, что «таракановщина — власть бездарных, примазавшихся к советской литературе критиков, маскарадных крестьян
ских поэтов, всякой сволочи, паразитирующей на литературе» (усердно просим всех заинтересованных на нас не обижаться — мы только цитируем).
Мы позволим себе сделать маленькую поправочку, в порядке самокритики. Никакой власти всякой сволочи — нет, паразитирует ли она «на литературе» или на одеже. Властью распола
гают только настоящие советские граждане, а не примазавшиеся. Конечно, бывают исключения, но не в них здесь дело. Секретарь Иван Васильевича — не примазавшийся, но он в литера
туре смыслит ровно столько, сколько ишак в соловьях. Вот почему его ответственное мнение увядает, правда, успев расцвести, от одного небрежного слова начальства: «Чепуха». А ведь не поддержи секретарь ответственного работника примазавшегося критика Сватова, — и не было бы никакой «Таракановщины». Да и Сва
тов по совести старается, из кожи лезет попасть в тон начальству, ищет пролетарских самород
ков с бодрой революционной, не упадочнической психикой. Ясно, гвоздь не в Тараканове, не в Сватове и даже не в пошлом средостении, не в спешке халуев уловить и переключить в свой заряд любой звук, издаваемый секретарем. Де
„Таракановщина“
Рис. Г. Холмского
Клопомор — Кара-Дмитриев
ло не в этих поэтах, прозаиках и критиках, без передышки облевывающих то, пред чем час на
зад со всей готовностью восторженно млели. Нет, все дело — в мимике секретаря.
Конечно, это весьма корректно и даже, если хотите, любезно — отвести удар по лбу секретаря ответственного лица на безответственные «тылы» литературы. Но, к несчастью, попытка раз
рядить острый политический памфлет не может иметь успеха даже в узком круге тех, кто по
желал бы себя узнать. К тому же она только на руку Сватовым и иже с ними.
И разве не жутко, что слово «чепуха», мимоходом брошенное ответственным работником, к которому лишь случайно попали восемь строк стишка, переворачивает вверх дном всю эту литературную сумятицу и срывает издание полного собрания сочинений автора, еще не написавшего ни одной своей строчки!? И когда? Когда уже ряд редакций и журналов и изда
тельств успели завербовать и заавансировать пройдоху — дурака, при чем мнимый поэт да
же и не обманывает, сознается, что ничего не пишет, а только «изучает пока материалы». При чем же тут «вся русская литература» и за
чем ее защищать от Никулина и Ардова, которые, отнюдь, и не собирались вовсе всю литературу бить по всем «тылам». И текст, и постановка и даже декорации одни ясно говорят о довольно тесном и, если хотите, случайном кружке. Но чем ничтожнее эта убогая литературная мелюзга, — тем ярче выступает мещанская фальшь восторженных административных дураков, выуживающих из обывательского болота мнимых