МЕЖДУ ДВУХ БЕРЕГОВ

(„Похождения Бальзаминова“ в студии Малого театра)
Студия Малого театра поставила трилогию Островского — «Праздничный сон до обеда», «Свои собаки грызутся, чужая не приставай», «За чем пойдешь, то и найдешь», — соединив ее
в одну пьесу под общим названием «Похождения Бальзаминова». Постановку эту, осуществленную вслед за «Доходным местом» в самом Малом те
атре, следует рассматривать, как попытку бук
вального осуществления приказа «Назад, к Островскому!».
Но если в 1926 году даже Малый театр не решается на откровенную реставрацию Островского
(«Доходное место»), то тем паче не решается на нее студия Малого театра (молодежь!). Но, уйдя от реставрации, студия не приплыла к другому,
хоть и спорному, но все же допустимому берегу творческой реконструкции Островского в современности («Лес» у Мейерхольда).
Но студия от одного берега отплыла, а к другому не пристала.
Следя за спектаклем, все время видишь, как постоянно перебиваются и смешиваются два пла
на; 1) стремление показать театральные маски Островского, корнями своими уходящие в старинный испанский и итальянский театры, пока
зать эти маски независимо от их историческибытовой основы, сделав их общечеловеческими и даже современными, и 2) боязнь оторваться от натуралистического бытового корня, от традици
онного для Ак. Малого театра воспроизведения Замоскворечья Островского.
Талантливый молодой режиссер Каверин судорожно мечется от Южина к Мейерхольду, но пути рассыпая блестки хорошей режиссерской выдумки.
Перед поднятием занавеса за сиеной слышна музыка: традиционную русскую мелодию пооче
редно воспроизводят балалайка, нечто вроде трактирной «машины», гармонь и шарманка. Это сразу вводит зрителя в условно - схематическое восприятие «картин московской жизни». А декоративное оформление уже окончательно опреде
ляет установку зрителя на условно-театральное восприятие: раздвигающийся наружный занавес показывает второй внутренний занавес — велико
лепное, красочное, лоскутное, купеческое одеяло, на фоне которого проходит ряд сцен. Этот фон дополняется двумя полосатыми фонарями, создающими театральную рамку спектакля.
Ряд отчетливо и остро вычерченных мизансцен, острая и гротескная трактовка отдельных персонажей, полузанавес, поднимающийся снизу, отдельные смелые театральные костюмы, — все это талантливо и свежо пытается «революционизировать» Островского. Но этому все время со
путствуют — ряд шаблонных бытовых костюмов, ряд персонажей, явно натуралистически трактованных. неожиданно всерьез принятые пережи
вания отдельных персонажей и т. п. в том же роде.
Шатание режиссера сказалось на исполнителях, все время срывавшихся с гротескного толкования своих ролей в неприкрытую бытовщину.
Есть моменты в спектакле, чрезвычайно близкие к Мейерхольду. Такова сцена объяснения Бальзаминова в любви к Капочке Ничкиной, проходящая под гармошку, таков театральный костюм Бальзаминова и т. д.
Режиссер Каверин и художник Сергеев потратили много выдумки, нашли много неплохих отдельных моментов.
Но спектакль в целом оказывается спектаклем компромисса.
Б. ЛЕВ
ФОТО-ФЕЛЬЕТОН
УСПЕХИ СОВЕТСКОЙ КИНЕМАТОГРАФИИ
„МЕЖРАБПОМ-РУСЬ “ ДОИГРАЛАСЬ ДО ДОВОЕННОЙ НОРМЫ