☛
Отзвучали фанфары. Замолкли бурные всплески неистовых, невиданных оваций.
Погасли праздничные огни.
Юбилейная сутолока закончилась. Расходившееся море восторженной юбилейной толпы рассосалось. Будни вступили в свои права. МХТ Первый переступил высокий порог своего тридцатилетия.
К. С. Станиславский в своей настоящей русской манере выступлений слал «низкий поклонв первую очередь «нашему правительству» — за то, что оно дало театру возможность спокойно ра
сти и перевоспитываться, не заставляя его насильно ставить революционные пьесы.
И К. С. был прав: театру дана полная свобода и возможность зреть самостоятельно и органично.
Этому новое и лишнее доказательство — характер самого юбилея и всех обращений к театру, какие он в этот вечер услышал.
Нами проявлен огромный, совершенно исключительный такт и сдержанность по отношению к этому столь хрупкому художественному организму, каким является МХТ, о чем он нам сам неустанно и настойчиво напоминает.
И действительно — в центре красной Москвы, в сердце мирового пролетариата, в двух-трех шагах от «страшного», ужас на весь «цивилизованный» мир наводящего Кремля, на Камергер
ском, не было произнесено в десятках речей ни одного классово-резкого, «шокирующего» нежное, чуткое и чувствительное ухо слова. Все было в рамках «приличий»: бальные платья, фраки, смокинги, европейские гости, без конца церемонные поклоны и рукопожатия, торжественные выходы, изысканная, витиеватая речь и т. п. и т. п.
Ни одной синей блузы, угловатого жеста, или неуклюжего слова, фразы — все ласкало глаз и ухо, даже самые притязательные, самые требовательные. Нам даже кажется, и думаем, мы не оши
бемся, если рискнем сказать, что такие слова, как марксизм, пролетариат, классовая борьба, ни разу в этот вечер не нарушили гармонии торжества.
Всем, что здесь написано, мы вовсе не хотим выступить в роли «неистовых детей» (enfants terribles), грубо нарушающих с таким трудом на
лаживаемую гармонию и мир на фронте театра. Мы лишь, по своей обычной, старой (и доброй) привычке думаем, что на этом юбилее все-же было мало ТРЕБОВАНИЙ с нашей стороны; ибо —
1) Одно дело, если характер юбилея, где не было НИ ОДНОГО выступления от рабочей органи
зации, есть «тактика», (однако, «своеобразная» в рабочем государстве), — другое депо, если кто-нибудь подумает принять этот пышный парад за совершенно чистую и окончательную монету.
2) Одно дело, если мы в речах и приветствиях проявляем гуманную (здесь спор может быть лишь о количестве) снисходительность к трудно пере
живающим свое новое рождение, а другое дело, если наше увлечение гуманностью простирается так далеко, что превращает эту гуманность в некое КАЧЕСТВО нашего отношения к факту, в данном случае МХТ Первому.
3) Одно дело, если мы взором опытного врача у постели больного прописываем режим, следя за пульсом пациента и памятую свою роль мудрого и осторожного лекаря, — другое дело, если в ЛЕ
ЧЕБНЫХ целях делая больному послабления, мы
забываемся, переставая отличать собственные средства к цепи от самой цели, которая начинает ускользать.
Опасность своеобразного «перерождения» в области отношения нашего к искусству и его но
сителям довлеет над нами несомненно, ибо в этом отношении враг бесспорно во много раз сильнее нас. Нам нужно быть очень и очень на чеку и памятовать о судьбе римской культуры, когда она пришла в соприкосновение с высшей культурой побежденной Греции.
Здесь мы — победители — также пришли в соприкосновение с «высшей» культурой, по крайней мере, ФОРМАЛЬНО, — с культурой иной субстанции (основы) и должны как зеницу ока свою основу понимания культуры крепко беречь, чтоб не оказаться «побежденными победителями».
Урок тридцатилетия МХТ Первого не должен для нас пройти даром и напомнить нам, что ТОН и МУЗЫКУ его, к сожалению, создавали НЕ МЫ: для этого у нас не хватило, не СТОЛЬКО сил, (мы бы этого не сказали), сколько УМЕНЬЯ и ОХО
ТЫ: мы совсем не использовали исключительных преимуществ своего положения, мы увлеклись тактикой настолько, что она стала выглядеть политикой.
И, поэтому, ответственнейший момент в жизни МХТ Первого прошел при нашем соучастии и неосторожной пассивности не ПОД НАШИМ ЗНА
КОМ. А это должно и объективно и субъективно укрепить в МХТ Первом, в нашем театре вообще и его окружении тенденции, ведущие к УДЛИНЕ НИЮ ПУТЕЙ ТЕАТРА К СОВРЕМЕННОСТИ.
Опасения этого рода и продиктовали нам настоящие отрезвляющие строки.
БОР. ВАКС
ПО-ЮБИЛЕЙНОЕ...
Отзвучали фанфары. Замолкли бурные всплески неистовых, невиданных оваций.
Погасли праздничные огни.
Юбилейная сутолока закончилась. Расходившееся море восторженной юбилейной толпы рассосалось. Будни вступили в свои права. МХТ Первый переступил высокий порог своего тридцатилетия.
К. С. Станиславский в своей настоящей русской манере выступлений слал «низкий поклонв первую очередь «нашему правительству» — за то, что оно дало театру возможность спокойно ра
сти и перевоспитываться, не заставляя его насильно ставить революционные пьесы.
И К. С. был прав: театру дана полная свобода и возможность зреть самостоятельно и органично.
Этому новое и лишнее доказательство — характер самого юбилея и всех обращений к театру, какие он в этот вечер услышал.
Нами проявлен огромный, совершенно исключительный такт и сдержанность по отношению к этому столь хрупкому художественному организму, каким является МХТ, о чем он нам сам неустанно и настойчиво напоминает.
И действительно — в центре красной Москвы, в сердце мирового пролетариата, в двух-трех шагах от «страшного», ужас на весь «цивилизованный» мир наводящего Кремля, на Камергер
ском, не было произнесено в десятках речей ни одного классово-резкого, «шокирующего» нежное, чуткое и чувствительное ухо слова. Все было в рамках «приличий»: бальные платья, фраки, смокинги, европейские гости, без конца церемонные поклоны и рукопожатия, торжественные выходы, изысканная, витиеватая речь и т. п. и т. п.
Ни одной синей блузы, угловатого жеста, или неуклюжего слова, фразы — все ласкало глаз и ухо, даже самые притязательные, самые требовательные. Нам даже кажется, и думаем, мы не оши
бемся, если рискнем сказать, что такие слова, как марксизм, пролетариат, классовая борьба, ни разу в этот вечер не нарушили гармонии торжества.
Всем, что здесь написано, мы вовсе не хотим выступить в роли «неистовых детей» (enfants terribles), грубо нарушающих с таким трудом на
лаживаемую гармонию и мир на фронте театра. Мы лишь, по своей обычной, старой (и доброй) привычке думаем, что на этом юбилее все-же было мало ТРЕБОВАНИЙ с нашей стороны; ибо —
1) Одно дело, если характер юбилея, где не было НИ ОДНОГО выступления от рабочей органи
зации, есть «тактика», (однако, «своеобразная» в рабочем государстве), — другое депо, если кто-нибудь подумает принять этот пышный парад за совершенно чистую и окончательную монету.
2) Одно дело, если мы в речах и приветствиях проявляем гуманную (здесь спор может быть лишь о количестве) снисходительность к трудно пере
живающим свое новое рождение, а другое дело, если наше увлечение гуманностью простирается так далеко, что превращает эту гуманность в некое КАЧЕСТВО нашего отношения к факту, в данном случае МХТ Первому.
3) Одно дело, если мы взором опытного врача у постели больного прописываем режим, следя за пульсом пациента и памятую свою роль мудрого и осторожного лекаря, — другое дело, если в ЛЕ
ЧЕБНЫХ целях делая больному послабления, мы
забываемся, переставая отличать собственные средства к цепи от самой цели, которая начинает ускользать.
Опасность своеобразного «перерождения» в области отношения нашего к искусству и его но
сителям довлеет над нами несомненно, ибо в этом отношении враг бесспорно во много раз сильнее нас. Нам нужно быть очень и очень на чеку и памятовать о судьбе римской культуры, когда она пришла в соприкосновение с высшей культурой побежденной Греции.
Здесь мы — победители — также пришли в соприкосновение с «высшей» культурой, по крайней мере, ФОРМАЛЬНО, — с культурой иной субстанции (основы) и должны как зеницу ока свою основу понимания культуры крепко беречь, чтоб не оказаться «побежденными победителями».
Урок тридцатилетия МХТ Первого не должен для нас пройти даром и напомнить нам, что ТОН и МУЗЫКУ его, к сожалению, создавали НЕ МЫ: для этого у нас не хватило, не СТОЛЬКО сил, (мы бы этого не сказали), сколько УМЕНЬЯ и ОХО
ТЫ: мы совсем не использовали исключительных преимуществ своего положения, мы увлеклись тактикой настолько, что она стала выглядеть политикой.
И, поэтому, ответственнейший момент в жизни МХТ Первого прошел при нашем соучастии и неосторожной пассивности не ПОД НАШИМ ЗНА
КОМ. А это должно и объективно и субъективно укрепить в МХТ Первом, в нашем театре вообще и его окружении тенденции, ведущие к УДЛИНЕ НИЮ ПУТЕЙ ТЕАТРА К СОВРЕМЕННОСТИ.
Опасения этого рода и продиктовали нам настоящие отрезвляющие строки.
БОР. ВАКС