влюбленная перезрелая вдова и т. д. Авторский злой и остроумный текст, вскрываю
щий фальшь и лицемерие буржуазного общества, расшифрован ими весьма благодушно и, пожалуй, чувствительно. Даже негодяй Мебиус, ко
леблясь в игре Радина между динамикой гротеска и тонкой игрой мускулов бытовика, не так уж антипатичен, он тоже по своему деловой человек, и в новом положении зятя Компаса сумеет отре
шиться от пакостного прошлого. Он почти что искренне любит Лию и ради этой любви готов на авантюру. Приключенческий роман затушевал в игре Радина голый расчет и удар наверняка наглого шантажиста.
Мы далеки от того, чтобы обвинять актеров. Общая режиссерская установка неизбежно вела к этой двойственности. Забыли, что Газенклевер на немецкой сцене может быть взят и даже дол
жен быть взять только в бытовом разрезе. Но не
у нас. Мы слишком привыкли к самым грубым и беспощадным плакатам по адресу буржуа, чтобы нас могла задеть тонкая ирония притворной ми
мики и жеста в игре Радина или деловая машинность дельца Компаса в игре Зражевского. Если для немецкого зрителя Гарри Компас каррикатурный последыш, кончающий скандальным для немецкого буржуа браком на горничной, пишу
щей любовные письма неизвестному спекулянту на чувствах, — то для нас этот самый Гарри только добрый парень, отрешившийся от предрассуд
ков своей среды и носящий дурацкую маску из презрения к ней или пренебрежения. Если для немцев дать делового человека вроде Мебиуса и Компаса в бытовом разрезе означало дать гро
теск, то у нас бытовой разрез притупил жало сатиры и очеловечил эти по существу гнусные фигуры. На немецкой сцене госпожа Компас в игре Борской вышла бы не просто наивной сан
тиментальной дурой, как у нас, а лицемерной ханжой, что и требовалось.
Тонкий текст Газенклевера ярок и сочен для немца, для нас — он уже почти банален. На нем
Театр б. Корш
„Деловой человек Лия — Шатрова
никак не выедешь. Вот почему Кторов и Кригер, отчасти Зражевский, независимо даже от досто
инства их игры, самым подходом к своей роли напали на верный путь и использовали и текст автора, и работу художника в замысле пьесы, тогда как другие, независимо от качества своей игры, потерялись в слишком импозантных деко
рациях художника и стушевали социальный смысл пьесы. Впрочем, надо оговориться. Зотов в эпизодичной роли секретаря сумел дать удачный гротесковый мазок.
Быть может, кое-что из того, что мы отметили бы, как недостаток, в значительной мере отпадет при усилении темна игры. Актеры идут на фразе естественно замедляя ритм. Наоборот, быст
рая динамичная игра оттеснит фразу на второй план, потребует выразительного жеста, который гораздо лучше вскроет притворную, пошлую фи
гуру Мебиуса, чем его подмигивание и движение рта, — ведь их не разглядишь в контрастной силуэтной лепке фигур, на цветных огромных ров
ных фонах. Будем ждать. Во всяком случае, мы приветствуем театр и с выбором пьесы, и попыт
кой привлечь к художественной работе в театре такую свежую силу, как художник Штернберг, которому мы пожелаем ближе подходить и к сцене, и к режиссеру.
МРУЗ
щий фальшь и лицемерие буржуазного общества, расшифрован ими весьма благодушно и, пожалуй, чувствительно. Даже негодяй Мебиус, ко
леблясь в игре Радина между динамикой гротеска и тонкой игрой мускулов бытовика, не так уж антипатичен, он тоже по своему деловой человек, и в новом положении зятя Компаса сумеет отре
шиться от пакостного прошлого. Он почти что искренне любит Лию и ради этой любви готов на авантюру. Приключенческий роман затушевал в игре Радина голый расчет и удар наверняка наглого шантажиста.
Мы далеки от того, чтобы обвинять актеров. Общая режиссерская установка неизбежно вела к этой двойственности. Забыли, что Газенклевер на немецкой сцене может быть взят и даже дол
жен быть взять только в бытовом разрезе. Но не
у нас. Мы слишком привыкли к самым грубым и беспощадным плакатам по адресу буржуа, чтобы нас могла задеть тонкая ирония притворной ми
мики и жеста в игре Радина или деловая машинность дельца Компаса в игре Зражевского. Если для немецкого зрителя Гарри Компас каррикатурный последыш, кончающий скандальным для немецкого буржуа браком на горничной, пишу
щей любовные письма неизвестному спекулянту на чувствах, — то для нас этот самый Гарри только добрый парень, отрешившийся от предрассуд
ков своей среды и носящий дурацкую маску из презрения к ней или пренебрежения. Если для немцев дать делового человека вроде Мебиуса и Компаса в бытовом разрезе означало дать гро
теск, то у нас бытовой разрез притупил жало сатиры и очеловечил эти по существу гнусные фигуры. На немецкой сцене госпожа Компас в игре Борской вышла бы не просто наивной сан
тиментальной дурой, как у нас, а лицемерной ханжой, что и требовалось.
Тонкий текст Газенклевера ярок и сочен для немца, для нас — он уже почти банален. На нем
Театр б. Корш
„Деловой человек Лия — Шатрова
Театр б. Корш„Деловой человек
Распер — Петкер
никак не выедешь. Вот почему Кторов и Кригер, отчасти Зражевский, независимо даже от досто
инства их игры, самым подходом к своей роли напали на верный путь и использовали и текст автора, и работу художника в замысле пьесы, тогда как другие, независимо от качества своей игры, потерялись в слишком импозантных деко
рациях художника и стушевали социальный смысл пьесы. Впрочем, надо оговориться. Зотов в эпизодичной роли секретаря сумел дать удачный гротесковый мазок.
Быть может, кое-что из того, что мы отметили бы, как недостаток, в значительной мере отпадет при усилении темна игры. Актеры идут на фразе естественно замедляя ритм. Наоборот, быст
рая динамичная игра оттеснит фразу на второй план, потребует выразительного жеста, который гораздо лучше вскроет притворную, пошлую фи
гуру Мебиуса, чем его подмигивание и движение рта, — ведь их не разглядишь в контрастной силуэтной лепке фигур, на цветных огромных ров
ных фонах. Будем ждать. Во всяком случае, мы приветствуем театр и с выбором пьесы, и попыт
кой привлечь к художественной работе в театре такую свежую силу, как художник Штернберг, которому мы пожелаем ближе подходить и к сцене, и к режиссеру.
МРУЗ