Шестнадцать улыбок
Мария-Антуанетта, прекрасная королева Франции, которая с такой обворожительной легкостью превращала полновесные блестя
щие луидоры в легчайшую пудру и матовый шелк, очень любила сельские удовольствия. В Версале для нее построили Малый Триа
нон, греческий деревенский домик, где овечки белоснежные, как локоны ее париков, менуэтно стучали раздвоенными копытцами.
С легкой руки покойной королевы, Франция полюбила пастушков, пастушек и шел
ковые розы пасторалей. И любит до сего дня. Теперь, неудивительно, что такое место, как „Фоли Бержер“, где нет никаких сельских идиллий, а наоборот, все носит деловой городской характер, в дословном переводе означает „Пастушеские безумства .
Раз в году „Фоля Бержер“ ставит большое обозренье, иначе говоря, театральное представленье без определенного сюжета, в кото
ром фигурируют не живые люди, а понятия.
Но главная задача обозрения— показать, как можно больше, не вполне одетых женщин.
Показывают железные дороги — все они женщины. Искусство, правосудие—конечно, женщины, равно как и телефонная сеть.
Кстати сказать, парижские телефоны
отвратительны. Если не ошибаюсь, они одни из самых старых на свете. И в противопо
ложность вину, они „чем старе, тем слабей . Куплетист докладывает о телефонах зрительному залу и прибавляет, что их необхо
димо заново переделать, но на это нужно 20 миллионов франков, а городской бюджет не позволяет. Оказывается, что бюджет пол
зет по всем швам, что ему чрезвычайно
плохо. После этого заявленья, вылетает на сцену девушка, одетая в ямочки и стеклярус, и из ее слов вы с удивленьем узнаете, что она и есть этот немощный бюджет.
Восточное лицедейство
Театр—степь. Декорации—волнистый степной ковыль и душистые полевые цветы. Крыша—солнечное голубое небо. Актеры—зрители, зрители— актеры. Широкоскулые, желтолицые, с узкими щелками глаз.
Веселятся и в национально религиозные, и в государственно-исторические праздники, и в продажу или куплю скота, и при новом пастбище.
В далекораскинутой степи, в больших арбах с двухгорбым верблюдом гнусаво бубнит монгол свою песню—песнь степей. Импровизируя, воспе
вает он все, что охватывает глаз его: зеленые ковыли, ветер и полевые цветы и солнце. Нет от
чаяния в душе монгола. Даже отдав любимую жену, отца или ребенка на съедение священным собакам, он и тогда не горюет. Уплатит барабан
щику мелкую монету и барабан, испещренный сотнями молитв, звонкой дробью помолится за покойников.
Особенно веселятся в „праздник ночи —байрам. Целый день монгол веселится, поет, а ночью ест, ест до икоты, до глубокой отрыжки и так семь дней.
Веселятся мужчины, одетые в пестрые халаты, перетянутые широкой цветной опояской, в ичики
(меховые сапоги) и широкие лопоухие малахаи (шапка) с шелковой гроздью у вершины. Танцуют и женщины в костюмах, расшитых шел
ком и с ременными жгутами, вплетенными в лохмы грязных черных, до пят волос. Поют дети смешные с маленькими косичками, расходящи
мися радиусом по голове, резвящиеся в костюмах Адама и Евы.
Второй день байрама. Сегодня лучшее театральное зрелище. Сегодня ламы (монахи) будут танцовать перед храмом Богдо Гегена (бывшего «живого бога и властителя всея Монголии , ныне покойного) священный танец на ходулях. Борьба и самое торжественное—проба быстроты коней, похищение невест.
Долго готовятся к этому празднику монголы. Выстругивают двухаршинные ходули, прикрепляют к ним ремни, клеят из цветной бумаги фонари, топят воск для свечей. А молодежь заботливо причесывает любимцев коней, цветами украшает уздечку и седло. Сегодня начинается новая жизнь. От быстроты верного коня зависит его счастье.
Звездами оделось небо. Ночь. Искорками уходит горящее пламя из хатан (юрта).
Сальными, грязными руками рвут баранью тушу на части. Набираются сил для решительного утра. Синий рассвет... Громко стучат молитвенные барабаны. Бешеным воем, свирепым рычаньем приветствуют утро священные собаки.
Ламы приближаются под звук гонга, полукругом охватывают поле, змеевидно расходятся, по-колонно наступая друг на друга, под звон барабанов и медных тарелок. Дико завывая, монотонно