щавости и никому ненужной изнеженности. Немощь замысла, отсутствие объединяющей идеи не искупаются теми или иными удач
ными деталями. Наоборот, они только подчеркивают полное банкротство целого и к тому же усугубляются той мешаниной стилей, которыми отмечены и образы драмы (слуги просцениума, Венера, Смерть)
и отдельные мизансцены (например, финал с рыцарями).
В этом смысле „Максимилиан наводит на серьезные размышления о том курсе, который взяла часть нашей молодой режиссуры, „режиссерская смена . Невольно
спрашиваешь себя, да не вошел ли русский театр в полосу безпринципного эпигонства и сумеют ли даже способные и одаренные режиссеры (а Смышляев—человек одаренный) избежать опасности оказаться „болонцами“ русского театра, академиками во вкусе академии Караччи.
Но это особая тема, и она уводит нас в сторону от „Царя Максимилиана и его постановки в белорусской студии — от прекрасной пьесы, студийного успеха и бесплодного постановочного „изящества .
Н. ВОЛКОВ.
На страницах „Нового Зрителя уже отмечалось, что в актерском коллективе, обслуживающем театры МОНО (Замоскворецкий и Каляевский), имеется несколько незаурядных дарований. Теневая сторона включается, однако, в том, что этим хорошим акте
рам большею частью приходится выступать в пьесах, от которых мало-мальски требовательный зритель даже дореволюционной провинции отвернулся бы, как от завали.
Досаду и неловкость испытываешь, когда видишь таких талантливых людей, как Давидовский, в насквозь мещанской, рассчитанной на уездную обывательщину, „Золотой Еве , ни весть для кого извлеченную из архивных кладовых. Но даже заплесневелая „Золотая Ева может показаться „иде
ологическим перлом и „литературным шедевром рядом с какой-нибудь „Борьбой сыщиков Шершеневича, зло, но справедливо прозванного „всеядным хозрасчетником .
И, конечно же, чувствуешь глубокое удовлетворение, когда попадаешь на постановку, о которой можно написать, не кривя душой, радующее, но и обязывающее слово:
— Хорошо.
То слово, которое, по уверению „пацифистских страусов , в лексиконе „Нового Зрителя совершенно будто бы отсутствует.
Между тем, ларчик открывается куда проще: в отличие от многомудрых страусов, мы скромно полагаем, что голова существует не для того, чтобы „дипломатически прятать ее в песок, но чтобы со всей стойкостью убеждения подходить к действительности вообще и к театральной в частности.
Радующего слова „хорошо“, нами будто бы забытого, безусловно заслуживает последняя по
становка театров Замоскворецкого и Каляевского. Речь идет о „Бабах Неверова.
Радуешься не только за советского зрителя попавшего на спектакль, во всех отношениях
приемлемый, но рад и за актеров, имевших возможность расходовать нервы и время не на пошлую
дребедень, а на вещь здоровую как в смысле идеологическом, так и в отношении литературном. И некоторые из исполнителей, избавившись от пе
чальной необходимости фальшивить, калечить себя — в надуманной бульварщине á lа „Нелли Ванстон фальши и самокалечения не избежать — были положительно неузнаваемы.
Галин-Добржанский, до отчетного спектакля не раз угнетавший зрителя какой-то вымученной не
естественностью игры, показал себя в роли Фильки актером искренним и вдумчивым. Роль не из легких, над ней еще Галину работать изрядно, нс задумана с глубокой чуткостью.
Приковать к себе внимание удалось Данилевской. На ее долю выпала трудная задача: чистокровная крестьянка, совершенно одинокая в самоотверженной борьбе со звериным бытом, со всей жутью дореволюционной деревни. Данилевская - Домна с задачей справилась.
Орлова (Катерина) упустила из виду, что подлинные страдания тем сильнее воздействуют, чем меньше их подчеркивают, чем сдержаннее их внеш
нее выражение. Иной жест или взгляд убедительнее крика. У Орловой были моменты, свидетельствующие, что у нее имеются данные, чтобы проводить свои роли удачнее. Нужна работа.
Удалось выделить свои роли, с умной вдумчивостью их отделав, Скуратову (Федор), Чиндорину (Странник) и Юреневу (Урядник).
Крепкую роль живоглота Крутова, Тихона Кузьмича, Морев пока не осилил.
А в целом — спектакль яркий, нужный, запоминающийся.
Ставил режиссер И. А. Ростовцев. ЭГЭС.
ными деталями. Наоборот, они только подчеркивают полное банкротство целого и к тому же усугубляются той мешаниной стилей, которыми отмечены и образы драмы (слуги просцениума, Венера, Смерть)
и отдельные мизансцены (например, финал с рыцарями).
В этом смысле „Максимилиан наводит на серьезные размышления о том курсе, который взяла часть нашей молодой режиссуры, „режиссерская смена . Невольно
спрашиваешь себя, да не вошел ли русский театр в полосу безпринципного эпигонства и сумеют ли даже способные и одаренные режиссеры (а Смышляев—человек одаренный) избежать опасности оказаться „болонцами“ русского театра, академиками во вкусе академии Караччи.
Но это особая тема, и она уводит нас в сторону от „Царя Максимилиана и его постановки в белорусской студии — от прекрасной пьесы, студийного успеха и бесплодного постановочного „изящества .
Н. ВОЛКОВ.
„ БАБЫ“ НЕВЕРОВА — В РАЙДРАМТЕАТРЕ ИМ. КАЛЯЕВА
На страницах „Нового Зрителя уже отмечалось, что в актерском коллективе, обслуживающем театры МОНО (Замоскворецкий и Каляевский), имеется несколько незаурядных дарований. Теневая сторона включается, однако, в том, что этим хорошим акте
рам большею частью приходится выступать в пьесах, от которых мало-мальски требовательный зритель даже дореволюционной провинции отвернулся бы, как от завали.
Досаду и неловкость испытываешь, когда видишь таких талантливых людей, как Давидовский, в насквозь мещанской, рассчитанной на уездную обывательщину, „Золотой Еве , ни весть для кого извлеченную из архивных кладовых. Но даже заплесневелая „Золотая Ева может показаться „иде
ологическим перлом и „литературным шедевром рядом с какой-нибудь „Борьбой сыщиков Шершеневича, зло, но справедливо прозванного „всеядным хозрасчетником .
И, конечно же, чувствуешь глубокое удовлетворение, когда попадаешь на постановку, о которой можно написать, не кривя душой, радующее, но и обязывающее слово:
— Хорошо.
То слово, которое, по уверению „пацифистских страусов , в лексиконе „Нового Зрителя совершенно будто бы отсутствует.
Между тем, ларчик открывается куда проще: в отличие от многомудрых страусов, мы скромно полагаем, что голова существует не для того, чтобы „дипломатически прятать ее в песок, но чтобы со всей стойкостью убеждения подходить к действительности вообще и к театральной в частности.
Радующего слова „хорошо“, нами будто бы забытого, безусловно заслуживает последняя по
становка театров Замоскворецкого и Каляевского. Речь идет о „Бабах Неверова.
Радуешься не только за советского зрителя попавшего на спектакль, во всех отношениях
приемлемый, но рад и за актеров, имевших возможность расходовать нервы и время не на пошлую
дребедень, а на вещь здоровую как в смысле идеологическом, так и в отношении литературном. И некоторые из исполнителей, избавившись от пе
чальной необходимости фальшивить, калечить себя — в надуманной бульварщине á lа „Нелли Ванстон фальши и самокалечения не избежать — были положительно неузнаваемы.
Галин-Добржанский, до отчетного спектакля не раз угнетавший зрителя какой-то вымученной не
естественностью игры, показал себя в роли Фильки актером искренним и вдумчивым. Роль не из легких, над ней еще Галину работать изрядно, нс задумана с глубокой чуткостью.
Приковать к себе внимание удалось Данилевской. На ее долю выпала трудная задача: чистокровная крестьянка, совершенно одинокая в самоотверженной борьбе со звериным бытом, со всей жутью дореволюционной деревни. Данилевская - Домна с задачей справилась.
Орлова (Катерина) упустила из виду, что подлинные страдания тем сильнее воздействуют, чем меньше их подчеркивают, чем сдержаннее их внеш
нее выражение. Иной жест или взгляд убедительнее крика. У Орловой были моменты, свидетельствующие, что у нее имеются данные, чтобы проводить свои роли удачнее. Нужна работа.
Удалось выделить свои роли, с умной вдумчивостью их отделав, Скуратову (Федор), Чиндорину (Странник) и Юреневу (Урядник).
Крепкую роль живоглота Крутова, Тихона Кузьмича, Морев пока не осилил.
А в целом — спектакль яркий, нужный, запоминающийся.
Ставил режиссер И. А. Ростовцев. ЭГЭС.