вилей с общественной тенденцией принадлежит и „Лев Гурыч Синичкин . И он заимствован с французского, из комедии „Отец дебютантки , но следы заимство
вания почти не видны. Сшит он и скроен крепкой рукой Ленского. Не напрасно в отображении нравов и быта русского ак
терства некоторые критики ставят его в ряд с такими пьесами, как „Таланты и поклонники Островского.
В куплетах „Льва Гурыча Синичкина зло бичевались язвы современного провинциального театра (приблизительно сороковых годов прошлого столетия), где —
Декорации, машины,
И костюмы — чудеса.
А артисты,— как мужчины, Так и женщины, — краса.
Те или иные фамилии, упоминаемые в тексте, были живыми героями кулис. И когда Синичкин, рекомендуя свою дочь, говорит, что „она повыше Молотковской — все знали, все слышали про известную
харьковскую актрису Молотковскую. А при словах—
Ей стоит только поучиться, Я вам ручаюсь головой:
Она на сцене отличится Не хуже Репиной самой.
весь театр заливался хохотом, ибо дочку Синичкину, дебютантку Лизаньку, играла „Репина сама . В незадачливом драматурге Борзикове кто не узнавал известного водевилиста Ф. А. Кони. „Своя пу
блика отлично знала, что даже фамилия его в первоначальном тексте водевиля читалась Лошадка и только под цензур
ным прессом превратилась в Борзикова. Для кого не была ясна вся подоплека вранья Синичкина, когда он считает нуж
ным шепнуть на ушко антрепренеру, что дочь его „любимая крестница местного губернатора, принимающего в ней особенное участие . Кто не узнавал расслаблен
ного графа Зефирова, мецената и покровителя актрис и т. д. и т. д.
Дать добросовестную реставрацию „старинного водевиля значило бы, конечно,
обречь спектакль на эстетскую скуку и пустоту. Все, что было живо, что гово
рило, что намекало — мертво. Выветрено. Весь строй, все, по меткому определению Белинского, кокетство водевиля — для нас бабушкина карета. В ней не поедешь. И вполне прав был театр, когда выцветшую злободневность Льва Гурыча, его ста
ренькую гравюрность, его наивную музычку Верстовского, его куплет, его ариэтку, расцветил цветами современности — и злободневной остротой, и прекрасной пародией на фокстрот, и кино-трюком и даже современным костюмом актрис в последнем акте, которые вот так, в сегодня
шнем пальто, сегодняшней кепке выйдут из театра на Арбат.
При всем этом вахтанговцы сумели удержаться на тех гранях, на той дозировке, которая все же и сохраняла старин
ное водевильное „кокетство и делала его приемлемым и для нас.
Может быть потом, на обратном пути, кутаясь в воротник и торопясь домой, подумаешь—а для чего? А не лучше ли
было бы молодой братве поработать над чем-нибудь более сегодняшним, чем этот самый Лев Гурыч Синичкин? Не пора-ли? Но это, так сказать, мысли по ту сторону подъезда.
А в самом спектакле — много живости, много молодого веселья, много хорошей
выдумки. Самого Синичкина играет Щукин. Не плохо. Совсем не плохо. Но моментами как-то слишком выпячено, слиш
ком резко, крикливо, моментами затянуто.
Этим — затянутостью темпов (особенно в 3-м и 4-м актах) — страдает и весь спектакль. Меньше удается Щукину на
ивная трогательность Синичкина, когда в нем начинает говорить оскорбленный отец или задетое самолюбие „костромского благородного отца . Дебютантку Лизань
ку играла подлинная дебютантка Вагрина — только что начинающая свой, как гово
,,Эхо‟ в театре Революции.
вания почти не видны. Сшит он и скроен крепкой рукой Ленского. Не напрасно в отображении нравов и быта русского ак
терства некоторые критики ставят его в ряд с такими пьесами, как „Таланты и поклонники Островского.
В куплетах „Льва Гурыча Синичкина зло бичевались язвы современного провинциального театра (приблизительно сороковых годов прошлого столетия), где —
Декорации, машины,
И костюмы — чудеса.
А артисты,— как мужчины, Так и женщины, — краса.
Те или иные фамилии, упоминаемые в тексте, были живыми героями кулис. И когда Синичкин, рекомендуя свою дочь, говорит, что „она повыше Молотковской — все знали, все слышали про известную
харьковскую актрису Молотковскую. А при словах—
Ей стоит только поучиться, Я вам ручаюсь головой:
Она на сцене отличится Не хуже Репиной самой.
весь театр заливался хохотом, ибо дочку Синичкину, дебютантку Лизаньку, играла „Репина сама . В незадачливом драматурге Борзикове кто не узнавал известного водевилиста Ф. А. Кони. „Своя пу
блика отлично знала, что даже фамилия его в первоначальном тексте водевиля читалась Лошадка и только под цензур
ным прессом превратилась в Борзикова. Для кого не была ясна вся подоплека вранья Синичкина, когда он считает нуж
ным шепнуть на ушко антрепренеру, что дочь его „любимая крестница местного губернатора, принимающего в ней особенное участие . Кто не узнавал расслаблен
ного графа Зефирова, мецената и покровителя актрис и т. д. и т. д.
Дать добросовестную реставрацию „старинного водевиля значило бы, конечно,
обречь спектакль на эстетскую скуку и пустоту. Все, что было живо, что гово
рило, что намекало — мертво. Выветрено. Весь строй, все, по меткому определению Белинского, кокетство водевиля — для нас бабушкина карета. В ней не поедешь. И вполне прав был театр, когда выцветшую злободневность Льва Гурыча, его ста
ренькую гравюрность, его наивную музычку Верстовского, его куплет, его ариэтку, расцветил цветами современности — и злободневной остротой, и прекрасной пародией на фокстрот, и кино-трюком и даже современным костюмом актрис в последнем акте, которые вот так, в сегодня
шнем пальто, сегодняшней кепке выйдут из театра на Арбат.
При всем этом вахтанговцы сумели удержаться на тех гранях, на той дозировке, которая все же и сохраняла старин
ное водевильное „кокетство и делала его приемлемым и для нас.
Может быть потом, на обратном пути, кутаясь в воротник и торопясь домой, подумаешь—а для чего? А не лучше ли
было бы молодой братве поработать над чем-нибудь более сегодняшним, чем этот самый Лев Гурыч Синичкин? Не пора-ли? Но это, так сказать, мысли по ту сторону подъезда.
А в самом спектакле — много живости, много молодого веселья, много хорошей
выдумки. Самого Синичкина играет Щукин. Не плохо. Совсем не плохо. Но моментами как-то слишком выпячено, слиш
ком резко, крикливо, моментами затянуто.
Этим — затянутостью темпов (особенно в 3-м и 4-м актах) — страдает и весь спектакль. Меньше удается Щукину на
ивная трогательность Синичкина, когда в нем начинает говорить оскорбленный отец или задетое самолюбие „костромского благородного отца . Дебютантку Лизань
ку играла подлинная дебютантка Вагрина — только что начинающая свой, как гово
,,Эхо‟ в театре Революции.