Он на немецкой сцене — чужеземец, варяг. И зовут его не Александр, а Сандро. И фамилия — не немецкая: Моисси. Итальянец.
С гитарой под мышкой, с песенкой на устах юный Сандро очутился в Вене. Это было в период ставки на немецкое ка
баре. Вольцоген Ведекинд, мюнхенский модернизм. На смену тяжелому роману, декламационной драме шла новелла, ариэтта, миниатюра. Яркое пятно. Почти плакат. Импрессионизм. Стилизация.
В эту пору встречается молодой Моисси и молодой Рейнгардт.
Немецкий обыватель недоверчиво брюзжит.
— Декадент!
Когда с балкона Джульетты в распустившейся пене ее тюлевого плаща, точно в чаду, опустился юный Сандро, — почти тенью, легкий, упоенный лаской, берлин
ский бюргер был заинтересован, но почти шокирован.
Он привык брать Шекспира на силу, пудами, томами. И вдруг... Вдруг вместо грузной трагедии, почти лирическое стихотворение в прозе.
Молодость? И немец скептически качал головой. При чем тут молодость? И вспоминал Сальвини, Поссарта. Там бы
ла—сила, а тут что — субтильность одна.
Освальд в „Привидениях . Моисси тронул всех. Но где-же виртуозность, где передача проклятого наследства, где болезнь, где опять-таки сила: — обрушилась критика, вспоминая какую удивитель
ную картину болезни давал хотя-бы Цаккони.
Еще, еще... И трагедийная традиция напора, декламационного пафоса, патент маститости были забыты. Был пересмотсен. весь Шекспир — циклом, Софокл, Иб
сен. То что недавно ставилось в вину Моисси — его подкупающая простота, его
☛
Пятьдесят шесть лет выходит „График . Солиднейший английский „магазин , ми
ровой журнал хорошого тона. Ежевоскресное наслаждение пасторов, модисток, ла
кеев и лэди всюду, где культивируется английская, создавшая слово и понятие „фешенебельный — речь.
Пятьдесят шесть лет ничем не смущался покой и вкусы почтенных читателей. Шур
шала традиционная меловая бумага, сияли на обложке объявления самых дорогих отелей мира. Внимание сотен тысяч под
писчиков настойчиво обращалось на до
стоинства виски „Блэк энд уайт“, табака „Трех карликов , вечных ручек Ватерман и остальных непременных атрибутов уважающего себя англичанина. Вслед за чем, из номера в номер-титульный лист занимался портретом нового министра, старейшего из скончавшихся лордов, спра
вляющего очередное пятидесятилетие ад
мирала, королевского выезда на охоту в Шотландию, семейным событием в жизни принца Уэльского и т. п.
Пару месяцев тому назад устои журнала пошатнулись. Королевские выезды за
быты, меньше внимания „модам и фривольностям на меловой бумаге вдруг появляется карта избирательных округов.
Решительные часы. Поражение консерваторов. Вся Англия, радио всего мира предрекают Макдональду премьерство. Оторопелые „фешенебельные журналисты хватаются за комплекты своего издания.
Круто меняется путь. Макдональд— спереди и сзади текста, Макдональд при
нимает дела, Макдональд дома, старшая и младшая дочь, даже покойная жена Макдональда — все на страницах „Графика .
Вскоре извлекаются из папок портреты Ленина, снимки похорон, фотографии Чи
черина и Раковского. Так как странные и мудрые политики Великобритании в часы Кронштадта признавшие Москву de facto, в исходе траурной недели сочли своевременным протянув обе руки Советам.
Русское, настоящее, революционное — становится модной темой. Европеец всегда считает, что жизнь и политика отражаются в искусстве. В поисках советских тем редактора „Графика вспомнили, что в
С гитарой под мышкой, с песенкой на устах юный Сандро очутился в Вене. Это было в период ставки на немецкое ка
баре. Вольцоген Ведекинд, мюнхенский модернизм. На смену тяжелому роману, декламационной драме шла новелла, ариэтта, миниатюра. Яркое пятно. Почти плакат. Импрессионизм. Стилизация.
В эту пору встречается молодой Моисси и молодой Рейнгардт.
Немецкий обыватель недоверчиво брюзжит.
— Декадент!
Когда с балкона Джульетты в распустившейся пене ее тюлевого плаща, точно в чаду, опустился юный Сандро, — почти тенью, легкий, упоенный лаской, берлин
ский бюргер был заинтересован, но почти шокирован.
Он привык брать Шекспира на силу, пудами, томами. И вдруг... Вдруг вместо грузной трагедии, почти лирическое стихотворение в прозе.
Молодость? И немец скептически качал головой. При чем тут молодость? И вспоминал Сальвини, Поссарта. Там бы
ла—сила, а тут что — субтильность одна.
Освальд в „Привидениях . Моисси тронул всех. Но где-же виртуозность, где передача проклятого наследства, где болезнь, где опять-таки сила: — обрушилась критика, вспоминая какую удивитель
ную картину болезни давал хотя-бы Цаккони.
Еще, еще... И трагедийная традиция напора, декламационного пафоса, патент маститости были забыты. Был пересмотсен. весь Шекспир — циклом, Софокл, Иб
сен. То что недавно ставилось в вину Моисси — его подкупающая простота, его
☛
Пятьдесят шесть лет выходит „График . Солиднейший английский „магазин , ми
ровой журнал хорошого тона. Ежевоскресное наслаждение пасторов, модисток, ла
кеев и лэди всюду, где культивируется английская, создавшая слово и понятие „фешенебельный — речь.
Пятьдесят шесть лет ничем не смущался покой и вкусы почтенных читателей. Шур
шала традиционная меловая бумага, сияли на обложке объявления самых дорогих отелей мира. Внимание сотен тысяч под
писчиков настойчиво обращалось на до
стоинства виски „Блэк энд уайт“, табака „Трех карликов , вечных ручек Ватерман и остальных непременных атрибутов уважающего себя англичанина. Вслед за чем, из номера в номер-титульный лист занимался портретом нового министра, старейшего из скончавшихся лордов, спра
вляющего очередное пятидесятилетие ад
мирала, королевского выезда на охоту в Шотландию, семейным событием в жизни принца Уэльского и т. п.
Пару месяцев тому назад устои журнала пошатнулись. Королевские выезды за
быты, меньше внимания „модам и фривольностям на меловой бумаге вдруг появляется карта избирательных округов.
Решительные часы. Поражение консерваторов. Вся Англия, радио всего мира предрекают Макдональду премьерство. Оторопелые „фешенебельные журналисты хватаются за комплекты своего издания.
Круто меняется путь. Макдональд— спереди и сзади текста, Макдональд при
нимает дела, Макдональд дома, старшая и младшая дочь, даже покойная жена Макдональда — все на страницах „Графика .
Вскоре извлекаются из папок портреты Ленина, снимки похорон, фотографии Чи
черина и Раковского. Так как странные и мудрые политики Великобритании в часы Кронштадта признавшие Москву de facto, в исходе траурной недели сочли своевременным протянув обе руки Советам.
Русское, настоящее, революционное — становится модной темой. Европеец всегда считает, что жизнь и политика отражаются в искусстве. В поисках советских тем редактора „Графика вспомнили, что в