20 октября.
Прошлый-то разъ я о городскихъ нашихъ рядахъ договорить не успѣлъ. А здорово однако нашихъ рядскихъ Дума помазала! Теперь въ рядахъ тря
сеніе даже нѣкоторое происходитъ, и не то чтобы въ самыхъ рядахъ (это бы не диковинка, — они который годъ все трясутся!), а въ душахъ-то ряд
скихъ трясеніе и трепетаніе чувствуется, потому—ужь очень круто съ ними поступать начали! Много лѣтъ я на свѣтѣ живу, а еще сроду не слыхалъ,
чтобы въ компанію зашиворотъ приглашали: не угодно ли, молъ, вамъ въ извѣстный срокъ изъ себя общество образовать; а ежели у васъ такого же
ланія нѣтъ,—пожалуйте: лавку вашу мы за городской счетъ возьмемъ и вамъ, сколько причитаться будетъ, выдадимъ... Ловко! Вѣдь ежели такія «общества» учреждать, тогда, пожалуй, и арестантовъ подъ конвоемъ тоже «обществомъ» считать прійдется!...
Помилуйте, скажите! Я хоть самъ въ рядахъ и не торгую, однако тоже это дѣло понимать могу! Теперича, у меня лавка скверная, «чахоточная», молодцовъ своихъ я распростудилъ въ конецъ,—нешто жь я этого не вижу!...
Ну, и радъ бы я перестроить, а сосѣди, у кого лавки получше да потеплѣе, и въ усъ не дуютъ! Виноватъ ли я, что они стройку затягиваютъ, что безъ нихъ я ничего сдѣлать не могу, а между тѣмъ, кого перваго на морозъ вы
тивъ гнилыхъ лавокъ, а не то, чтобы тѣхъ подогнать, кто это самое дѣло затягиваетъ...
Вотъ, тутъ поневолѣ и вспомнишь господина Пороховщикова. Фантазёръ онъ большой,—толковать нечего; одначе, ежели бы ему да средства дать, —
давно бы исторія съ рядами покончилась. Вѣдь выстроилъ же онъ Славянскій базаръ,—и ряды обѣщалъ перестроить безъ тревоги, такъ, чтобъ никакого безпокойства не произошло, и всѣ бы на своихъ мѣстахъ остались. Такъ нѣтъ:
рядскіе наши тузы все надъ своимъ проектомъ мерзли, все отвертѣться отъ бѣды разсчитывали,—ну, и довертѣлись до того, что галантерейщиковъ на
шихъ на морозъ полиція выгонитъ! Положимъ, товарищъ городского головы, господинъ Сумбулъ, въ прошломъ-то засѣданіи всталъ, запахнулъ полочки своего сюртучка и смѣется:
Хорошо господину Сумбулу говорить, когда они семь тысячъ жалованья получаютъ и, сидя въ теплой управѣ, городомъ изволятъ управлять, а поса
А думается мнѣ, что съ нашими рядскими дѣло просто не обойдется! Красная площадь и безъ того—земля историческая, — справедливо это Алексѣй Дмитричъ Лопашевъ говорилъ и недаромъ онъ на самой площади «костьми лечь» хотѣлъ и «караулъ» закричать, ежели хоть кусокъ ея нашимъ рядчи
ней можетъ выйти, что хоть Боголюбскую снимай!... Рядскіе тоже безъ бою не сдадутся. Вонъ, въ прошломъ-то засѣданіи,—смотрю, входитъ въ переднюю шуба какая-то и спрашиваетъ у кульеровъ: — Гдѣ тутъ пройти-то?
Изволите видѣть, — онъ въ рядахъ торгуетъ и четвертый годъ гласнымъ состоитъ и только тогда дорогу въ Думу узналъ, когда изъ-подъ него прилавокъ потянули! Вотъ это называется «гласный», это—«самоуправленіе»!...
Ну, да Богъ съ ними! Съ помощью Божіей да еще съ помощью Сергѣя Петровича Карцева они, пожалуй, опять лѣтъ на десятокъ дѣло затянутъ! Добились же, что мы 14 октября 1880 года написали князю Владиміру Андреевичу «въ отвѣтъ на его отношеніе отъ 26 февраля 1860 года» Чуть
не двѣнадцать годочковъ работали, дѣвочки—подростки за мужъ повыходили и съ собственными дѣтьми ужь няньчаются, а мы—со своими рядами все еще развязаться не можемъ!...
Одначе я въ рядахъ застрялъ, словно и вправду между тюками тамошними въ капканъ угодилъ, а мнѣ еще и про хлѣбную коммиссію нашу записать падоть, и про то, какъ городскую управу Павелъ Васильевичъ Осиповъ казармами измучилъ, и какъ наши языки думскіе другъ друга вѣниками банными вздули...
Съ коммиссіей этой одна коммиссія выходитъ. Избрали мы въ нее семерыхъ, и вышло, что у семи нянекъ дитя безъ глазу, а недостаточный обы
ватель безъ хлѣба! Изъ семерыхъ-το только трое собрались, а прочихъ ждали— ждали, да такъ въ ожиданіи и остались... А говорятъ — вопросъ неотлож
ный! Вотъ мы ему эту самую «неотложность» покажемъ! Вы разсудите сами:
Дума у насъ купеческая и противъ купца идти не должна, а теперь этотъ самый купецъ, который ежели хлѣбомъ торгуетъ, спѣшитъ этотъ самый хлѣбъ закупать! Ну, пока въ этой коммиссіи члены будутъ другъ друга поджидать, купецъ-то хлѣбъ въ своихъ амбарахъ и сложитъ! «Неотложности» этой самой
во-какой носъ будетъ, торговцы хлѣбные отъ барыша раздуются, и прилично все произойдетъ, потому скажемъ—мы коммиссію «своевременно» устроили, а ежели цѣны поднялись и бѣдному обывателю хлѣба не хватаетъ, такъ это ужь воля Божья и противъ рожна не попрешь....
Сухарный-тο князь отыскался, - Димитрій Димитричъ Оболенскій, небось слыхали? Онъ, какъ мы съ турками воевали, всю нашу армію упекъ, — су
все его нѣту, а вотъ какъ хлѣба стало не хватать, и явился нашъ князь сухарный, чтобъ опять Москву упечь. Для этого онъ и пекарню особую ус
троить хочетъ (извѣстно, московскую казну въ простую печь не упрячешь!), мало одной,—двѣ, три, четыре построитъ, и ужь упечетъ, какъ нить дать
упечетъ! За все это благодѣяніе, т. е. за хлѣбъ по три копѣйки фунтъ, князь проситъ у города взаймы сто тысячъ, на десять мѣсяцевъ, да авансами по 12 р. на четверть... Доброе дѣло задумалъ князь, только вотъ одно сомни
Объ этомъ въ сурьезъ подумать надо, а не то, чтобы такъ: вотъ вамъ деньги, стройте пекарню, упекайте капиталы городскіе!... Такъ не годится; казнѣ нашей городской и безъ того жарко приходится! Возьмемъ къ примѣру хоть казармы у Серпуховскихъ воротъ: мы надежду имѣли выстроить ихъ за милліонъ двѣсти тысячъ, а обошлось въ милліонъ семьсотъ! И ни коммиссія казармен
ная, ни управа никакихъ сверхсмѣтныхъ ассигновокъ у насъ не спрашивали, а выстроили, передержали, да и говорятъ: «пожалуйте, утвердите отчетъ, да и, на счетъ благодарности за труды тоже не забудьте»!... Положимъ, Петръ Ми
хайлычъ Калашниковъ очень эти казармы хвалитъ, потому, говоритъ, въ нихъ «циркуляція кубическаго воздуха на дѣвственной почвѣ происходитъ», — да намъ наплевать на эту «дѣвственную циркуляцію», ежели за нее полмилліона
лишнихъ платить приходится!... Говорятъ, военное начальство очень строго было и всѣ смѣты передѣлало. Ну, такъ разскажи намъ объ этомъ своевре
менно, а то все молчкомъ платили-платили и доплатились.... Сергѣй Михайлычъ—чудной:
— Я, говоритъ, не защищаю управы....
Ужь если онъ не защищаетъ, такъ кому же и защищать?... Члены коммиссіи казарменной тоже притихли, а Павелъ Васильичъ Осиповъ такъ и чешетъ, такъ и чешетъ:
— Это, говоритъ, существенное нарушеніе нравъ Думы! Это терпимо быть не можетъ и напредки прошу управу объ этомъ не забывать!...
Ладно. Знаете, чѣмъ кончили? Порѣшили благодарность выразить за то, что у насъ, не спросимшись, изъ кармана 500 тысячъ вынули! Въ иномъ мѣстѣ это Богъ знаетъ какимъ бы сквернымъ словомъ назвали, а мы благодаримъ....
Грѣшный человѣкъ: сидѣлъ и я, значитъ—и я своимъ сидѣньемъ эту самую благодарность выражалъ! Ничего не подѣлаешь: мы—люди маленькіе,
и ктому же твердо знаемъ, что при нынѣшнихъ выборныхъ порядкахъ никого съ мѣста не сопрешь,—чего жь ради себя на дурное замѣчаніе выводить?
Ну, а въ концѣ концовъ сегодня у насъ банными вѣниками битка происходила,—воистину не война, а битва! Стали мы о таксѣ на баню и на бан
ные вѣники разсуждать, и сцѣпились тутъ господа Плевако со Щепкинымъ!
— И чего вы о таксѣ разсуждаете, когда у насъ на это никакихъ правъ нѣтъ! рѣжетъ г. Щепкинъ.
Это онъ послѣ цѣлаго часа битвы сообразилъ, а раньше-то не придумалъ! — Что жь такое, надо свои права расширять! огрызается Ѳедоръ Никифорычъ. — А, расширять? Такъ вотъ же тебѣ циркуляръ!... — А! циркуляръ? Вотъ же тебѣ другой! — Вотъ тебѣ тысячу!
— Вотъ тебѣ мильонъ!...
Московскій фланеръ.
(Изъ дневника всегда согласнаго гласнаго.)
Прошлый-то разъ я о городскихъ нашихъ рядахъ договорить не успѣлъ. А здорово однако нашихъ рядскихъ Дума помазала! Теперь въ рядахъ тря
сеніе даже нѣкоторое происходитъ, и не то чтобы въ самыхъ рядахъ (это бы не диковинка, — они который годъ все трясутся!), а въ душахъ-то ряд
скихъ трясеніе и трепетаніе чувствуется, потому—ужь очень круто съ ними поступать начали! Много лѣтъ я на свѣтѣ живу, а еще сроду не слыхалъ,
чтобы въ компанію зашиворотъ приглашали: не угодно ли, молъ, вамъ въ извѣстный срокъ изъ себя общество образовать; а ежели у васъ такого же
ланія нѣтъ,—пожалуйте: лавку вашу мы за городской счетъ возьмемъ и вамъ, сколько причитаться будетъ, выдадимъ... Ловко! Вѣдь ежели такія «общества» учреждать, тогда, пожалуй, и арестантовъ подъ конвоемъ тоже «обществомъ» считать прійдется!...
— А вы зачѣмъ рядовъ своихъ гнилыхъ не перестраиваете? пристаютъ дѣятели-то наши «образованные»....
Помилуйте, скажите! Я хоть самъ въ рядахъ и не торгую, однако тоже это дѣло понимать могу! Теперича, у меня лавка скверная, «чахоточная», молодцовъ своихъ я распростудилъ въ конецъ,—нешто жь я этого не вижу!...
Ну, и радъ бы я перестроить, а сосѣди, у кого лавки получше да потеплѣе, и въ усъ не дуютъ! Виноватъ ли я, что они стройку затягиваютъ, что безъ нихъ я ничего сдѣлать не могу, а между тѣмъ, кого перваго на морозъ вы
гонятъ, какъ не меня? Такъ и порѣшили: принять «немедленныя мѣры» про
тивъ гнилыхъ лавокъ, а не то, чтобы тѣхъ подогнать, кто это самое дѣло затягиваетъ...
Вотъ, тутъ поневолѣ и вспомнишь господина Пороховщикова. Фантазёръ онъ большой,—толковать нечего; одначе, ежели бы ему да средства дать, —
давно бы исторія съ рядами покончилась. Вѣдь выстроилъ же онъ Славянскій базаръ,—и ряды обѣщалъ перестроить безъ тревоги, такъ, чтобъ никакого безпокойства не произошло, и всѣ бы на своихъ мѣстахъ остались. Такъ нѣтъ:
рядскіе наши тузы все надъ своимъ проектомъ мерзли, все отвертѣться отъ бѣды разсчитывали,—ну, и довертѣлись до того, что галантерейщиковъ на
шихъ на морозъ полиція выгонитъ! Положимъ, товарищъ городского головы, господинъ Сумбулъ, въ прошломъ-то засѣданіи всталъ, запахнулъ полочки своего сюртучка и смѣется:
— Все равно, говоритъ, они и теперь въ морозѣ обрѣтаются!
Хорошо господину Сумбулу говорить, когда они семь тысячъ жалованья получаютъ и, сидя въ теплой управѣ, городомъ изволятъ управлять, а поса
дилъ бы я его лентами торговать, на грошъ въ сутки, да потомъ и эту бы торговлю отнялъ, да лавочку его заколотилъ,—вотъ тогда онъ сюртучекъ-то еще плотнѣе запахивать сталъ бы!
А думается мнѣ, что съ нашими рядскими дѣло просто не обойдется! Красная площадь и безъ того—земля историческая, — справедливо это Алексѣй Дмитричъ Лопашевъ говорилъ и недаромъ онъ на самой площади «костьми лечь» хотѣлъ и «караулъ» закричать, ежели хоть кусокъ ея нашимъ рядчи
камъ отрѣжутъ,—историческая земля, говорю; ну, а тутъ такая «исторія» на
ней можетъ выйти, что хоть Боголюбскую снимай!... Рядскіе тоже безъ бою не сдадутся. Вонъ, въ прошломъ-то засѣданіи,—смотрю, входитъ въ переднюю шуба какая-то и спрашиваетъ у кульеровъ: — Гдѣ тутъ пройти-то?
— Вы—публика? Вотъ, сюда пожалуйте!
— Нѣту, какой тамъ публика! Я—гласный!
Изволите видѣть, — онъ въ рядахъ торгуетъ и четвертый годъ гласнымъ состоитъ и только тогда дорогу въ Думу узналъ, когда изъ-подъ него прилавокъ потянули! Вотъ это называется «гласный», это—«самоуправленіе»!...
Ну, да Богъ съ ними! Съ помощью Божіей да еще съ помощью Сергѣя Петровича Карцева они, пожалуй, опять лѣтъ на десятокъ дѣло затянутъ! Добились же, что мы 14 октября 1880 года написали князю Владиміру Андреевичу «въ отвѣтъ на его отношеніе отъ 26 февраля 1860 года» Чуть
не двѣнадцать годочковъ работали, дѣвочки—подростки за мужъ повыходили и съ собственными дѣтьми ужь няньчаются, а мы—со своими рядами все еще развязаться не можемъ!...
Одначе я въ рядахъ застрялъ, словно и вправду между тюками тамошними въ капканъ угодилъ, а мнѣ еще и про хлѣбную коммиссію нашу записать падоть, и про то, какъ городскую управу Павелъ Васильевичъ Осиповъ казармами измучилъ, и какъ наши языки думскіе другъ друга вѣниками банными вздули...
Съ коммиссіей этой одна коммиссія выходитъ. Избрали мы въ нее семерыхъ, и вышло, что у семи нянекъ дитя безъ глазу, а недостаточный обы
ватель безъ хлѣба! Изъ семерыхъ-το только трое собрались, а прочихъ ждали— ждали, да такъ въ ожиданіи и остались... А говорятъ — вопросъ неотлож
ный! Вотъ мы ему эту самую «неотложность» покажемъ! Вы разсудите сами:
Дума у насъ купеческая и противъ купца идти не должна, а теперь этотъ самый купецъ, который ежели хлѣбомъ торгуетъ, спѣшитъ этотъ самый хлѣбъ закупать! Ну, пока въ этой коммиссіи члены будутъ другъ друга поджидать, купецъ-то хлѣбъ въ своихъ амбарахъ и сложитъ! «Неотложности» этой самой
во-какой носъ будетъ, торговцы хлѣбные отъ барыша раздуются, и прилично все произойдетъ, потому скажемъ—мы коммиссію «своевременно» устроили, а ежели цѣны поднялись и бѣдному обывателю хлѣба не хватаетъ, такъ это ужь воля Божья и противъ рожна не попрешь....
Сухарный-тο князь отыскался, - Димитрій Димитричъ Оболенскій, небось слыхали? Онъ, какъ мы съ турками воевали, всю нашу армію упекъ, — су
харями, то есть,—а потомъ возьми да исчезни! Сколько времени прошло,—
все его нѣту, а вотъ какъ хлѣба стало не хватать, и явился нашъ князь сухарный, чтобъ опять Москву упечь. Для этого онъ и пекарню особую ус
троить хочетъ (извѣстно, московскую казну въ простую печь не упрячешь!), мало одной,—двѣ, три, четыре построитъ, и ужь упечетъ, какъ нить дать
упечетъ! За все это благодѣяніе, т. е. за хлѣбъ по три копѣйки фунтъ, князь проситъ у города взаймы сто тысячъ, на десять мѣсяцевъ, да авансами по 12 р. на четверть... Доброе дѣло задумалъ князь, только вотъ одно сомни
тельно: чѣмъ же онъ этотъ долгъ обезпечитъ и что городу дѣлать, если онъ проштрафится? Хлѣба изъ него не напечешь и бѣднаго люда не накормишь!
Объ этомъ въ сурьезъ подумать надо, а не то, чтобы такъ: вотъ вамъ деньги, стройте пекарню, упекайте капиталы городскіе!... Такъ не годится; казнѣ нашей городской и безъ того жарко приходится! Возьмемъ къ примѣру хоть казармы у Серпуховскихъ воротъ: мы надежду имѣли выстроить ихъ за милліонъ двѣсти тысячъ, а обошлось въ милліонъ семьсотъ! И ни коммиссія казармен
ная, ни управа никакихъ сверхсмѣтныхъ ассигновокъ у насъ не спрашивали, а выстроили, передержали, да и говорятъ: «пожалуйте, утвердите отчетъ, да и, на счетъ благодарности за труды тоже не забудьте»!... Положимъ, Петръ Ми
хайлычъ Калашниковъ очень эти казармы хвалитъ, потому, говоритъ, въ нихъ «циркуляція кубическаго воздуха на дѣвственной почвѣ происходитъ», — да намъ наплевать на эту «дѣвственную циркуляцію», ежели за нее полмилліона
лишнихъ платить приходится!... Говорятъ, военное начальство очень строго было и всѣ смѣты передѣлало. Ну, такъ разскажи намъ объ этомъ своевре
менно, а то все молчкомъ платили-платили и доплатились.... Сергѣй Михайлычъ—чудной:
— Я, говоритъ, не защищаю управы....
Ужь если онъ не защищаетъ, такъ кому же и защищать?... Члены коммиссіи казарменной тоже притихли, а Павелъ Васильичъ Осиповъ такъ и чешетъ, такъ и чешетъ:
— Это, говоритъ, существенное нарушеніе нравъ Думы! Это терпимо быть не можетъ и напредки прошу управу объ этомъ не забывать!...
Ладно. Знаете, чѣмъ кончили? Порѣшили благодарность выразить за то, что у насъ, не спросимшись, изъ кармана 500 тысячъ вынули! Въ иномъ мѣстѣ это Богъ знаетъ какимъ бы сквернымъ словомъ назвали, а мы благодаримъ....
Грѣшный человѣкъ: сидѣлъ и я, значитъ—и я своимъ сидѣньемъ эту самую благодарность выражалъ! Ничего не подѣлаешь: мы—люди маленькіе,
и ктому же твердо знаемъ, что при нынѣшнихъ выборныхъ порядкахъ никого съ мѣста не сопрешь,—чего жь ради себя на дурное замѣчаніе выводить?
Ну, а въ концѣ концовъ сегодня у насъ банными вѣниками битка происходила,—воистину не война, а битва! Стали мы о таксѣ на баню и на бан
ные вѣники разсуждать, и сцѣпились тутъ господа Плевако со Щепкинымъ!
Самые, что ни на есть, старые законы принялись откапывать, лишь бы другъ дружку уязвить.
— И чего вы о таксѣ разсуждаете, когда у насъ на это никакихъ правъ нѣтъ! рѣжетъ г. Щепкинъ.
Это онъ послѣ цѣлаго часа битвы сообразилъ, а раньше-то не придумалъ! — Что жь такое, надо свои права расширять! огрызается Ѳедоръ Никифорычъ. — А, расширять? Такъ вотъ же тебѣ циркуляръ!... — А! циркуляръ? Вотъ же тебѣ другой! — Вотъ тебѣ тысячу!
— Вотъ тебѣ мильонъ!...
Такъ и не перешибли другъ дружку.... А все, вѣдь, изъ-за вѣниковъ!
Московскій фланеръ.
(Изъ дневника всегда согласнаго гласнаго.)