На житейской биржѣ нашей,
Что ни мигъ, ведутся сдѣлки,—
Этихъ «просятъ», тѣхъ же «взашей!» Всѣ вертятся вродѣ бѣлки.
Мы по правиламъ науки,
А отнюдь не по романамъ, Запускаемъ обѣ руки,
Чтобъ пошарить по карманамъ. Философствуемъ на стулѣ,
Философствуемъ безъ гнѣва,— Глядь, направо мы надули, Облапошили налѣво!
Мистеръ Бумъ-Бумъ.
Отправляясь на войну, въ самомъ ея началѣ, германцы довольно весело прощались со своими женами и съ возлюбленными.
Особенно чувствительныя сцены происходили у германцевъ съ ихъ возлюбленными.
— Милый Карлъ, я люблю тебя теперь еще больше, чѣмъ прежде! Тяжело разставаться...
— Ничего нѣтъ тяжелаго! Я вернусь такимъ-же, какъ теперь, если не лучше. На войнѣ, на открытовъ воздухѣ, лицо загоритъ, а въ карманѣ будетъ бренчать французское золото!
— Ахъ, Карлъ! А если тебя убьютъ? — Такая возможность — невозможна! У насъ — „чемоданы ...
— Какіе чемоданы? — спрашивали возлюбленныя.
— Снаряды пушечные! Такіе огромные, какихъ ни у какого другого народа нѣтъ; а нашимъ непріятелямъ такіе снаряды даже и не снились...
— Что-жe въ этихъ чемоданахъ?
— Наша побѣда! — торжественно говорили германцы. — Въ этихъ чемоданахъ и наша побѣда, и наша защита; чемоданы
разразятъ непріятеля, но и спасутъ насъ живыми...
— Милые, значитъ, вы вполнѣ увѣрены, что вернетесь живыми?
— Благодоря чемоданамъ, конечно!
И возлюбленныя германскихъ воякъ, отдаваясь въ ихъ прощальныя объятія, не жалѣли для нихъ ничего. Онѣ жертвовали всѣмъ — и любовью, и добродѣтелью.
— Вы - не обманете насъ! Вы вернетесь, женитесь.
за четыре мѣсяца разлуки — сильно изогнулись и располнѣли фигуры, обѣщая новоражденыхъ.
— И здѣсь... „чемоданы! “ — испуганно воскликнули мужья и возлюбленные.
Отъ этихъ „чемодановъ“ они тоже не ожидали ничего, кромѣ новыхъ расходовъ для своихъ разореныхъ кармановъ.
Баронъ фонъ Фит.
Чтобы обратили вниманіе на тебя, самъ не обращай вниманія ни на кого.
Чтобы понять, что значитъ счастье, надо испытать всѣ несчастья,
Для того, чтобы умереть, надо жить. Чѣмъ женщина слабѣе, тѣмъ она сильнѣе.
Любить можно много разъ, но самыя сильныя любви двѣ — первая и по
слѣдняя; первая бываетъ у младенцевъ, вторая у старцевъ. Въ періодъ любви младенцы хотятъ быть старцами, старцы — младенцами.
Чтобы жить припѣваючи, надо имѣть хорошій слухъ и умѣть всѣмъ подпѣвать въ тонъ.
Фальшивые люди часто пользуются искренностью.
Бурбонъ.
Оперная хористка Дина говоритъ своей подругѣ Женѣ:
— Знаешь, Женя, меня сегодня пригласилъ поужинать одинъ молодой человѣкъ, который меня совсѣмъ не знаетъ!...
— Вотъ было бы, дѣйствительно, достойно удивленія, если бы онъ зналъ тебя и пригласилъ, — отвѣчаетъ Женя.
Сотскій одного изъ селъ въ Майкопскомъ уѣздѣ сдѣлалъ такое донесеніе
становому приставу о найденномъ трупѣ:
„Предписываю вашему Благородію, што подъ 21 сентября произошла мерт
вая тѣла; отъ неизвѣстныхъ причинъ пьяненія. Вдарила въ лѣвый високъ, въ правое ухо выскочила, отчего тѣло посинемши. Ляжетъ и не дышетъ, отчего не дышетъ, — предѣлить невозможно. Не оставте меня сотскаго Петра Селезніева“:
Не въ моментъ ли и отъ неизвѣстныхъ причинъ пьяненія „строчено это курьезное донесеніе?
На этотъ разъ при повтореніи оперы „Фаустъ г-жа Воронкина сумѣла вполнѣ удовлетворить желанную мечту театраль
ной публики видѣть на сценѣ настоящую, неподдѣльную Маргариту. Въ лицѣ уже знакомой намъ г-жи Воронкиной мы видѣли очаровательную Маргариту, сумѣвшую своимъ дивнымъ и пріятнымъ го
лосомъ, игрой и наружностью привести въ восторгъ зрителей. Но за-то Мефистофеля мы не видѣли. Вмѣсто Мефи
стофеля выпустили на сцену пузатаго армянина-мануфактуриста изъ каравансарая, разгуливающаго передъ своей лавочкой съ особымъ самодовольнымъ ли
цомъ. Артиста-же-баса Мефистофеля въ лицѣ г-на Астрова публика не видѣла. Въ голосѣ артиста мы не могли найти ни верховъ, ни низовъ. Вертѣлся онъ
вокругъ да около нихъ. Вообще ансамбль былъ неважный. Все вниманіе публики
было направлено только лишь на г-жу Воронкину.
— Какъ вамъ понравился артистъ Угрюмовъ въ „Смѣшной исторіи ?
— Актеръ съ умомъ, большой сценической будущности и даже.... съ талантомъ, тѣмъ не менѣе этотъ багажъ облегчитъ путь если не къ славѣ, то.... къ
служенію въ „миніатюрѣ за.... хорошее жалованье.
— Почему это артистка Лазарева изъ театра Полонскаго перешла къ Амираго въ оперетку?
— Очень просто: она достаточно набила мозоли на языкѣ, теперь ей хочется имѣть мозоли на пяткахъ.
Князь Карабахскій.
Мысли и изреченія непризнаннаго
философа.

Германцы и „чемоданы .

МЕЖДУ ПОДРУГАМИ.

„А и д а“.

Изъ копилки курьезовъ.

Въ драмѣ.

Въ „Аидѣ“ Аида дѣйствительно была восхитительна. Г-жа Даренкова восхи
щала насъ своимъ сильнымъ, пріятнымъ голосомъ и игрой. Пріятно и очень же
лательно было бы слышать ее почаще. Хороша была г-жа Спѣшнева, которая дала своею игрою и голосомъ полную иллюзію своей партіи.
Очень удачно было распредѣленіе ролей Радамеса и Амонасро. Въ порвой роли г-нъ Райчевъ рекомендовалъ себя недурно и даже хорошо, а партію Амо
насро г. Княгининъ провелъ съ большой осторожностью. Зрителю временами ка
залось, будто артисты видятъ въ лицахъ бакинской публики строгихъ критиковъ... будто чего-то и кого-то стѣсняются.
Не бойтесь, господа, смѣлость города беретъ....
(„Подъ маской шута ).
Г-жѣ Юрьевой въ роли Розина де-Ринкъ. База почти увяла—
Не тотъ прежній цвѣтъ; И не та ужъ стала: Аромата нҍтъ
— А какъ Соколовъ въ роли шута?— (Полишъ).
— Артистъ играетъ прекрасно, на сценѣ умѣетъ говорить „чужія слова такъ, что ему позавидовалъ бы иной разъ и авторъ любой пьесы, въ которой ему приходится цитировать и чужія слова, и чужія мысли.
*** ***

ПЕРСИКЪ.

Чуть видимымъ пушкомъ покрыта, какъ
сурдинкой
Румянцемъ южныхъ странъ щека ея
горитъ, Украшена еще прелестною родинкой, Созрѣвшаго плода она имѣетъ видъ.
* * *
Подъ тѣнью зонтика, какъ подъ лист
комъ, напрасно
Она скрывается, лишь больше взоръ
дразня;
Багряныя уста какъ будто шепчутъ
страстно:
„Сорви, сорви меня!“
Сантиментальный юмористъ.
* * *
Началась война. Начали летать изъ германский арміи чемоданы, которые однако не оправдали возлагавшихся на нихъ германскихъ надеждъ. Чемоданы не ускорили войну.
Чемоданы летали, а война все затягивалась. Чемодановъ становилось меньше и меньше, а побѣда не улыбалась ни однимъ глазомъ.
Чемоданы всѣ вышли. Кончилась война. Германцы не торжествующіе, а унылые вернулись на родину, мысленно ругаясь:
— Проклятые чемоданы, какъ они насъ подвели! Не будь этихъ чемодановъ, мы, можетъ быть, и на войну-бы не рѣшились.
Но это было еще не все...
Вернувшихся германцевъ встрѣтили ихъ жены и возлюбленныя, у которыхъ
Опера „Фаустъ .

Театръ и музыка.

☛