но торжествует и интрига, и фабулЬностЬ, и неуклонно стремительно развивающаяся действенность в его романтической трагедии.
Впрочем, Лунд написал не одну, а две тра
гедии. Я знаю и ту, что он читал в Союзе («Вне закона»), и ту, что он мне давал читатЬ («Бергпран-де Борн»).
страстЬ в клочки будущий приват-доцент! Он отлично знает средневековЬе, он до тонкости изучил литературу труверов.
Ал. Веселовский отлоЖил на нем влияние
не менЬшее чем В. Гюго и даЖе сам Дюма!..
3.«Если б я бЫл дерзок, я 6Ы назвал свою трагедию романтической. Но я не решаюсЬ: слишком ответственно звучит это слово, слишком оно мне дорого».
Так пишет в предисловии ко второй своей пЬесе Лунд. И это оченЬ типично именно для романтической школЫ, к которой причисляет себя Лунд,—что и трагедии нашего сов
ременника сопровождаются обязательно предисловиями!.. Вспомните: ведЬ это в ха
рактере и в стиле Виктора ГТого, которЫй в сущности и бЫл настоящим учителем
Лунда!.. Но уничиЖение паче гордости —и, поЖалуй, что из кокетства боится Лунд назватЬ свои трагедии романтическими. Конечно, это и естЬ та самая романтика «бу
ри и натиска», романтика, как вЫраЖается Лунд, «бешенная и победная»,—которая, явлен
ная в единственно для себя закономерной форме—в мелодраме—еще так недавно во
скресла стараниями В. Л\. Бебутова в «НелЬской Башне».
Романтика эта несколько иного тона, чем та, что звучала у Шиллера,—хотя и Шиллеров романтизм «Разбойников» не мог не влиятЬ на Лунцевское «Вне закона».
Бешенная, неистовая, рвущая страстЬ в клочки, пестрая в двиЖении, в интриге, в действии,—она бЫла знакома Гюго и Дюма. От них пошел и Лунд. Это они подсказали ему, что надо изобраЖатЬ «не людей, а ге
роев», «не чувства, а страсти», «не правду Житейскую, а правду трагическую». Это от них—стремление датЬ «театр чистого дви
жения» и уверенность, что «театр спасет мелодрама».
Лунд, правда, спешит заявить, что «рабски братЬ с Запада он не хотел»,—но оговари
вается: «традиций русских нет; учителей у меня в России не бЫло»...
Неправда: у него бЫл учителЬ в России — Полевой.
В конце-то концов, чем Же это «романтикаkakoro-нибудЬ «Уголино» в смЫсле «бури и натиска» менее «бешенна и победна»—чем ро
мантика современного нам серапионовца— Лунда?..
В смЫсле интриги, и развертЫвания сюЖета» —Полевой даЖе «победней»!..
Разница меЖду ним и Лундом толЬко в том, что наш современник, при всем его видимом отвращении к «литературщине», человек литературы от головЫ до пят. Не случайно это для него, что «оставлен он по кафедре Западно-европейской литературЫ». Слишком много литературной кулЬтурЫ впи
тал в себя этот, притворяющийся бешеннЫм неистовЫм, одерЖимЫм, бурнЫм, рвущим
4.
То что написал Лунд, при всей утонченности его литературных познаний, komopbie дали ему полную возможность не плохо притворишься скроеннЫм на современный покрой Дюма-отцом—обнаруживает в нем несомненный талант в области умения распорядиться сценическим материалом.
Его трагедии—сченичнЫ. Они полнЫ действия. Они написанЫ в расчете на театр.
И отличное приобретение в репертуаре сделает любой театр, умеющий и любящий ставишЬ мелодраму {вниманию В. М. Бебутова!) если он включит обе трагедии Лунда.
В особенности «Вне закона».
В этой пЬесе, скроенной по всем правилам романтической мелодрамЫ, — чудесная ролЬ разбойника Ллонсо, напоминающего бессмертного Дон-Сезар-де-Базана. Он тоЖе испанец, этот Ллонсо, балагур, пЬяница, победи
тель Женских сердец, друг угнетенных, враг угнетателей. Он, об явленнЫй «вне законаразбойник, свергает герцога и канцлера для того, чтобЫ низвергнушЬ все законЫ, все и всех поставить вне закона... Но оп яненнЬш власгпЬю, которую он вЬшуЖден бЫл принятЬ,
чтобЫ новЫм законом ввести в «закон» всех, кому он обещал ЖизнЬ вне всяких законовтак идея анархии соприкоснулась с практи
кой государственности—Ллонсо гибнет от руки возлюбленной... Его возлюбленная бЫла налоЖницей канцлера; убив канцлера—стал Алонсо носителем власти. И не Женой—по—
преЖнему налоЖницей—поЖелал он сделатЬ свою возлюбленную. В супруги Же мечтал он взятЬ дочЬ низложенного герцога. Женщина не стерпела обидЫ: убив Ллонсо,—она убила нового тирана.
ТаковЫ контурЫ образа «героя».
Героиня—эта мстящая за свою честЬ Клара—написана по всем правилам, по каким пи
шутся мелодраматические испанки, хотя Испания, как оговаривается Лунц, у него условная.
Но ведЬ это как раз то самое, что нуЖно для «бешенной» романтики! Разве ваЖно, ecmb-ли, нет-ли такой город: С юдад, в котором рвет страстЬ в клочки неистовЬш раз
бойник Ллонсо? — ВаЖно что 6Ы эти «испанцЫ» любили и умирали в той чудесной, освещенной огнями театральной рампЫ и изображенной на размалеваннЫх ярких тряп
ках—вЫдуманной «Испании», в которую долЖна переносить нас всякая порядочная мело
драма! ОченЬ искусно построил Лунц свою nbecy в сочетании двух исконно-театралЬнЫх элементов: из буффонадЫ и мелодрамЫ. Первая незаметно становится второй. Вторая естественно включает первую.
Нет, поистине и постановщику, и актерам
дает Лунц превосходный материал!
Впрочем, Лунд написал не одну, а две тра
гедии. Я знаю и ту, что он читал в Союзе («Вне закона»), и ту, что он мне давал читатЬ («Бергпран-де Борн»).
страстЬ в клочки будущий приват-доцент! Он отлично знает средневековЬе, он до тонкости изучил литературу труверов.
Ал. Веселовский отлоЖил на нем влияние
не менЬшее чем В. Гюго и даЖе сам Дюма!..
3.«Если б я бЫл дерзок, я 6Ы назвал свою трагедию романтической. Но я не решаюсЬ: слишком ответственно звучит это слово, слишком оно мне дорого».
Так пишет в предисловии ко второй своей пЬесе Лунд. И это оченЬ типично именно для романтической школЫ, к которой причисляет себя Лунд,—что и трагедии нашего сов
ременника сопровождаются обязательно предисловиями!.. Вспомните: ведЬ это в ха
рактере и в стиле Виктора ГТого, которЫй в сущности и бЫл настоящим учителем
Лунда!.. Но уничиЖение паче гордости —и, поЖалуй, что из кокетства боится Лунд назватЬ свои трагедии романтическими. Конечно, это и естЬ та самая романтика «бу
ри и натиска», романтика, как вЫраЖается Лунд, «бешенная и победная»,—которая, явлен
ная в единственно для себя закономерной форме—в мелодраме—еще так недавно во
скресла стараниями В. Л\. Бебутова в «НелЬской Башне».
Романтика эта несколько иного тона, чем та, что звучала у Шиллера,—хотя и Шиллеров романтизм «Разбойников» не мог не влиятЬ на Лунцевское «Вне закона».
Бешенная, неистовая, рвущая страстЬ в клочки, пестрая в двиЖении, в интриге, в действии,—она бЫла знакома Гюго и Дюма. От них пошел и Лунд. Это они подсказали ему, что надо изобраЖатЬ «не людей, а ге
роев», «не чувства, а страсти», «не правду Житейскую, а правду трагическую». Это от них—стремление датЬ «театр чистого дви
жения» и уверенность, что «театр спасет мелодрама».
Лунд, правда, спешит заявить, что «рабски братЬ с Запада он не хотел»,—но оговари
вается: «традиций русских нет; учителей у меня в России не бЫло»...
Неправда: у него бЫл учителЬ в России — Полевой.
В конце-то концов, чем Же это «романтикаkakoro-нибудЬ «Уголино» в смЫсле «бури и натиска» менее «бешенна и победна»—чем ро
мантика современного нам серапионовца— Лунда?..
В смЫсле интриги, и развертЫвания сюЖета» —Полевой даЖе «победней»!..
Разница меЖду ним и Лундом толЬко в том, что наш современник, при всем его видимом отвращении к «литературщине», человек литературы от головЫ до пят. Не случайно это для него, что «оставлен он по кафедре Западно-европейской литературЫ». Слишком много литературной кулЬтурЫ впи
тал в себя этот, притворяющийся бешеннЫм неистовЫм, одерЖимЫм, бурнЫм, рвущим
4.
То что написал Лунд, при всей утонченности его литературных познаний, komopbie дали ему полную возможность не плохо притворишься скроеннЫм на современный покрой Дюма-отцом—обнаруживает в нем несомненный талант в области умения распорядиться сценическим материалом.
Его трагедии—сченичнЫ. Они полнЫ действия. Они написанЫ в расчете на театр.
И отличное приобретение в репертуаре сделает любой театр, умеющий и любящий ставишЬ мелодраму {вниманию В. М. Бебутова!) если он включит обе трагедии Лунда.
В особенности «Вне закона».
В этой пЬесе, скроенной по всем правилам романтической мелодрамЫ, — чудесная ролЬ разбойника Ллонсо, напоминающего бессмертного Дон-Сезар-де-Базана. Он тоЖе испанец, этот Ллонсо, балагур, пЬяница, победи
тель Женских сердец, друг угнетенных, враг угнетателей. Он, об явленнЫй «вне законаразбойник, свергает герцога и канцлера для того, чтобЫ низвергнушЬ все законЫ, все и всех поставить вне закона... Но оп яненнЬш власгпЬю, которую он вЬшуЖден бЫл принятЬ,
чтобЫ новЫм законом ввести в «закон» всех, кому он обещал ЖизнЬ вне всяких законовтак идея анархии соприкоснулась с практи
кой государственности—Ллонсо гибнет от руки возлюбленной... Его возлюбленная бЫла налоЖницей канцлера; убив канцлера—стал Алонсо носителем власти. И не Женой—по—
преЖнему налоЖницей—поЖелал он сделатЬ свою возлюбленную. В супруги Же мечтал он взятЬ дочЬ низложенного герцога. Женщина не стерпела обидЫ: убив Ллонсо,—она убила нового тирана.
ТаковЫ контурЫ образа «героя».
Героиня—эта мстящая за свою честЬ Клара—написана по всем правилам, по каким пи
шутся мелодраматические испанки, хотя Испания, как оговаривается Лунц, у него условная.
Но ведЬ это как раз то самое, что нуЖно для «бешенной» романтики! Разве ваЖно, ecmb-ли, нет-ли такой город: С юдад, в котором рвет страстЬ в клочки неистовЬш раз
бойник Ллонсо? — ВаЖно что 6Ы эти «испанцЫ» любили и умирали в той чудесной, освещенной огнями театральной рампЫ и изображенной на размалеваннЫх ярких тряп
ках—вЫдуманной «Испании», в которую долЖна переносить нас всякая порядочная мело
драма! ОченЬ искусно построил Лунц свою nbecy в сочетании двух исконно-театралЬнЫх элементов: из буффонадЫ и мелодрамЫ. Первая незаметно становится второй. Вторая естественно включает первую.
Нет, поистине и постановщику, и актерам
дает Лунц превосходный материал!