Ипіак, гіроизведем небольшое обследование и медицинский анализ. Начнем с влияния модЫ.
Совершенно есгпесіпвеннЬім на наш взгляд является то увлечение, которое теперь заставляет худоЖников бросатЬся в конструкіпивизм, оголятЬ меігіалл и камни, вЬібиватЬ йз вещей* их схему и отливагпЬ по их спшхийной форме чугунную или мраморную мЬіслЬ. Не менее естественно и то, что худоЖник
надел блузу металлиста или текстилЬщика
и захотел войти в эти, піак неожиданно емуоткрЬівшиеся братские рядЬі. И там, где все дроЖит таким плодородием организованного мЬіслЬю труда, он сам захотел стагпЬ тоЖе мастером, производиіпелем и рабочим.
Слишком _ долго худоЖник Жил в кисейнЬіх облаках, дБішал кокаином и на струнах из окровавленнЬіх нервов пел синюю птицу. Б черном фраке на голом теле, захмелевший от ликера на голодное брюхо, он являл изя
щество и утонченность на бойне, где в одном углу свеЖевали ребенка, а в другом об
дирали зарезанного конкуррента. Он творил
не из Жизни, а из обстановки, не из природЬі а из вещей, komopbie покупались в мелочной, лавченке. Единственное, что ему оставалось,
бЬіла психология кишечника с неперевареннЬім трюфелем или позвоночника, млеющего в предвкушении
И вдруг гром и грохот падаюіцих и снова вздЬімающихся машин, слепящий свепі вагран
ки, шорох ползающих вкрадчивЬіх ремней и рёалЬностЬ, да, настоящая подлинная реаль
ность піворимого мира: плуг, которЬій реЖет на самом деле всамомделешную землю, аэроплан, которЬій действителЬно несет на своем дроЖащем и качающемся хребпіе триста пудов и десять пассаЖиров, мигпкалЬ, которЬій обволакивает ЖивЬіе, реалЬнЬіе піела и обпіягиваепі грудЬ, ноги, спину. Но что всего замечателЬнее — в этой магпериалЬной, веще
ственной правде Живет своя необходимая, с нею слитая форма, точная линия и схема, завершенная гармония и красота. И ее нелЬзя вЬінушЬ из реальности, ее не разрушив, нелЬзя заменипіЬ чем-нибудЬ другим подобнЬім, а гпем
более иллюзией или произволом. Она об ективна, целесообразна, необходима Жива.
И хулоЖник, оглушеннЬш и придавленный новой красотой, разбил свои cmapbie скри- Жали, он хочет тоЖе войти в мир вещей с такою-Же органически необходимой и дейсгпвенной веіцЬю. Он—тоЖе творец, произво
дитель, производственный рабочий,-а посему, долой искусство!
БесЬ вопрос, однако, в том, что делаепі на самом деле худоЖник. Ибо есшЬ искусство и «искусство». Красота не в одном худоЖественном символе. ЕспіЬ красота ^ элегант
ность научной мЬісли в его реЖущей логике, многоцветной диалектике и тонком острие завершения. ЕстЬ красота в техническом
плане и математической целЬности проекта, где целЬ побеЖдает причину, а схема, как нероЖденная душа Ждет своей Железной
реальности. ЕстЬ ритм и пластика в мускулах Живого труда, увенчанного тЬісячЬю го
лое, сливающего в творческом акте и мЬіслЬ, и план и достиЖение.
Какой Же тЫ красотЫ хочешЬ, худоЖник?— Но тогда становись ученЬім, техником или
рабочим. Иначе войти сюда нелЬзя. Или опятЬтаки будепі подраЖание и притворство, подделка и фалЬшЬ. Кому нуЖно производство топора, которЫм нелЬзя рубитЬ, или конструкции, на которой нелЬзя намоститЬ крЬіши? Консгпрукция для конструкции на манер святого искусства для искусства? Или просто старая иллюзия, но на этот раз по новой моде под экономику, под исторический материализм или диктатуру пролетариата? Но это никого не обманеш. Бпечатление трутня возле рабочей пчелЬі.
А меЖду тем искусство, нуЖно для того Же производителя. И чем далЬше мЬі гіойдем по пуши к социализму, тем будепі нуЖней и нуЖней. Но для этого надо датЬ себе отчет
и в том, что такое искусство, и что оно
моЖет дапіЬ. А сему следуют пунктЬі испециалЬно об искусспіве теагнралЬном, а об эгпом в следующем номере.
„Ma danse et un Signe qu temps“, „МаленькийФаѵст“, старая оперетка. Эрве,
„Труп канканирует! Неужели это не іірнзнак времени?
H. К. Михайловский, „Дарвинизм и оперетки Оффенбаха“, „Сочиненна“, т. I, Изд. „Русо. БогД ПБ, 1896 г., стр. 419.
Пятьдесят лет назад великий знаток пульса общественной жизни, Н. К. Михайловский, отва
жился на дерзостное сближение дарвинизма и опереток Оффенбаха, как социальных предвестий буржуазного декаданса, близости „большой ампутации —великой революции, долженствующей по
ложить конец вакханальному канкану „ликующих и праздно бо.дтаіощих“...
Пятьдесят лет назад, после гибели Парижской коммуны, когда „сильные индивиды (сильные своим капиталом и триадой „инфантерии, кавалерии и артиллерии“, сменившей другую триаду— „свободы, равенства и братства )—да, когда эти дарвиновские „сильнейшие особи праздновали свою победу над „слабейшими коммунарами и наслаждались оффенбаховеким канканом,—Михай
ловский увидел в этом всеевропейском охмелении фарсом—канкаиирующии труп буржуазии, допля
сывающей свой последний танец на костях побежденных.
Поэтому сейчас, чрез пятьдесят лет, уж никого не удйвит сближение:
— Нэп’а, наступления капитала и опереток
Лекока,
Совершенно есгпесіпвеннЬім на наш взгляд является то увлечение, которое теперь заставляет худоЖников бросатЬся в конструкіпивизм, оголятЬ меігіалл и камни, вЬібиватЬ йз вещей* их схему и отливагпЬ по их спшхийной форме чугунную или мраморную мЬіслЬ. Не менее естественно и то, что худоЖник
надел блузу металлиста или текстилЬщика
и захотел войти в эти, піак неожиданно емуоткрЬівшиеся братские рядЬі. И там, где все дроЖит таким плодородием организованного мЬіслЬю труда, он сам захотел стагпЬ тоЖе мастером, производиіпелем и рабочим.
Слишком _ долго худоЖник Жил в кисейнЬіх облаках, дБішал кокаином и на струнах из окровавленнЬіх нервов пел синюю птицу. Б черном фраке на голом теле, захмелевший от ликера на голодное брюхо, он являл изя
щество и утонченность на бойне, где в одном углу свеЖевали ребенка, а в другом об
дирали зарезанного конкуррента. Он творил
не из Жизни, а из обстановки, не из природЬі а из вещей, komopbie покупались в мелочной, лавченке. Единственное, что ему оставалось,
бЬіла психология кишечника с неперевареннЬім трюфелем или позвоночника, млеющего в предвкушении
И вдруг гром и грохот падаюіцих и снова вздЬімающихся машин, слепящий свепі вагран
ки, шорох ползающих вкрадчивЬіх ремней и рёалЬностЬ, да, настоящая подлинная реаль
ность піворимого мира: плуг, которЬій реЖет на самом деле всамомделешную землю, аэроплан, которЬій действителЬно несет на своем дроЖащем и качающемся хребпіе триста пудов и десять пассаЖиров, мигпкалЬ, которЬій обволакивает ЖивЬіе, реалЬнЬіе піела и обпіягиваепі грудЬ, ноги, спину. Но что всего замечателЬнее — в этой магпериалЬной, веще
ственной правде Живет своя необходимая, с нею слитая форма, точная линия и схема, завершенная гармония и красота. И ее нелЬзя вЬінушЬ из реальности, ее не разрушив, нелЬзя заменипіЬ чем-нибудЬ другим подобнЬім, а гпем
более иллюзией или произволом. Она об ективна, целесообразна, необходима Жива.
И хулоЖник, оглушеннЬш и придавленный новой красотой, разбил свои cmapbie скри- Жали, он хочет тоЖе войти в мир вещей с такою-Же органически необходимой и дейсгпвенной веіцЬю. Он—тоЖе творец, произво
дитель, производственный рабочий,-а посему, долой искусство!
БесЬ вопрос, однако, в том, что делаепі на самом деле худоЖник. Ибо есшЬ искусство и «искусство». Красота не в одном худоЖественном символе. ЕспіЬ красота ^ элегант
ность научной мЬісли в его реЖущей логике, многоцветной диалектике и тонком острие завершения. ЕстЬ красота в техническом
плане и математической целЬности проекта, где целЬ побеЖдает причину, а схема, как нероЖденная душа Ждет своей Железной
реальности. ЕстЬ ритм и пластика в мускулах Живого труда, увенчанного тЬісячЬю го
лое, сливающего в творческом акте и мЬіслЬ, и план и достиЖение.
Какой Же тЫ красотЫ хочешЬ, худоЖник?— Но тогда становись ученЬім, техником или
рабочим. Иначе войти сюда нелЬзя. Или опятЬтаки будепі подраЖание и притворство, подделка и фалЬшЬ. Кому нуЖно производство топора, которЫм нелЬзя рубитЬ, или конструкции, на которой нелЬзя намоститЬ крЬіши? Консгпрукция для конструкции на манер святого искусства для искусства? Или просто старая иллюзия, но на этот раз по новой моде под экономику, под исторический материализм или диктатуру пролетариата? Но это никого не обманеш. Бпечатление трутня возле рабочей пчелЬі.
А меЖду тем искусство, нуЖно для того Же производителя. И чем далЬше мЬі гіойдем по пуши к социализму, тем будепі нуЖней и нуЖней. Но для этого надо датЬ себе отчет
и в том, что такое искусство, и что оно
моЖет дапіЬ. А сему следуют пунктЬі испециалЬно об искусспіве теагнралЬном, а об эгпом в следующем номере.
Проф. М. Рейснер. Торжество оперетты, как знамение времени.
„Ma danse et un Signe qu temps“, „МаленькийФаѵст“, старая оперетка. Эрве,
„Труп канканирует! Неужели это не іірнзнак времени?
H. К. Михайловский, „Дарвинизм и оперетки Оффенбаха“, „Сочиненна“, т. I, Изд. „Русо. БогД ПБ, 1896 г., стр. 419.
Пятьдесят лет назад великий знаток пульса общественной жизни, Н. К. Михайловский, отва
жился на дерзостное сближение дарвинизма и опереток Оффенбаха, как социальных предвестий буржуазного декаданса, близости „большой ампутации —великой революции, долженствующей по
ложить конец вакханальному канкану „ликующих и праздно бо.дтаіощих“...
Пятьдесят лет назад, после гибели Парижской коммуны, когда „сильные индивиды (сильные своим капиталом и триадой „инфантерии, кавалерии и артиллерии“, сменившей другую триаду— „свободы, равенства и братства )—да, когда эти дарвиновские „сильнейшие особи праздновали свою победу над „слабейшими коммунарами и наслаждались оффенбаховеким канканом,—Михай
ловский увидел в этом всеевропейском охмелении фарсом—канкаиирующии труп буржуазии, допля
сывающей свой последний танец на костях побежденных.
Поэтому сейчас, чрез пятьдесят лет, уж никого не удйвит сближение:
— Нэп’а, наступления капитала и опереток
Лекока,