ІV.
Для ІІоликарпа Агеевича, фельдшера на пріискѣ Бушанинова и К°, настали тяже
лые дни. Не то, чтобъ его посѣтили какіянибудь опредѣленныя невзгоды...
Здоровье его, несмотря на излишество въ винѣ и сидѣнье по цѣлымъ ночамъ за картами, было весьма исправно. Съ недомоганьемъ застарѣлаго желудочнаго и гор
лового катарра и нѣкоторымъ подобіемъ геморроя онъ уже давно примирился и даже находилъ въ сознаніи этихъ недуговъ нѣкоторое самодовольство, подобное самодо
вольству ветерана, кряхтящаго не безъ наслажденія отъ старыхъ ранъ.
Служебное положеніе ІІоликарпа Агеевича было все такъ же прочно, какъ ни косился на него молодой хозяинъ, Бушаниновъ. Прочность эта покоилась на са
момъ твердомъ базисѣ: въ тайгѣ некому было его замѣнить, да и слишкомъ цѣнили его жену, конторщицу.
Поликарпъ Агеевичъ былъ фельдшеръ какъ фельдшеръ.—„Беѣ фельдшера—ко
новалы, кто этого пе знаетъ!—Не Боткина же на пріискъ выписывать!“—вотъ разсужденіе, совершенно трезвое, которое обере
гало въ умахъ дѣловыхъ людей положеніе ІІоликарпа Агеевича отъ малѣйшей неустойчивости. И ІІоликарпъ Агеевичъ былъ до
статочно добродушенъ и добросовѣстенъ, чтобъ самому разсуждать о себѣ почти такъ же, и достаточно опытенъ, чтобы навѣр
ное знать, что такъ разсуждаютъ всѣ, отъ кого зависитъ его судьба. Съ этой стороны онъ былъ спокоенъ.
Дѣла у него не прибавилось; да еслибъ и прибавилось, для него не составило бы разницы: онъ и вобще лѣчилъ гуртомъ. Эпи
демія даже была для него пріятна: по край
ней мѣрѣ, не нужно изслѣдовать больныхъ,—извѣстно, чѣмъ больны. Во время эпидеміи дѣло Поликарпа Агеевича упро
щалось до - нельзя. Сиди въ аптечкѣ, да отпускай, по заявленію больничныхъ сторожей о количествѣ прибывающихъ больныхъ,—микстуры, порошки, мушки.
Когда же эпидеміи не было, болѣзни были разнообразны. И хотя это былъ все же довольно ограниченный кругъ разнообразія: диссентерія, лихорадки, запои, сифилисъ, горячки,—вотъ рубрики, подъ которыя, не вдаваясь въ дальнѣйшее, подводилъ всѣ пріисковыя заболѣванія Поликарпъ Агеевичъ,—но ему все же приходилось лично посмотрѣть больного. Въ эпи
демію , — цынга свирѣпствуетъ, такъ и знаешь, что цынга, — нечего и смотрѣть; не въ эпидемію, все же надо разобрать,
по крайней мѣрѣ, диссентерія или нѣтъ у больного. Это, вѣдь, не интеллигентные больные: тѣ сами, даже съ медицинскими терминами распишутъ всс доктору. А это — мужичье: оно и само не разберетъ, что съ нимъ.
„То тебя мучитъ, то тебя завалитъ, то словно сквозь брюхо шибаетъ. Трясти не трясетъ, а такая комуха схватитъ, просто, все поперекъ пойдетъ“.
Вотъ извольте разгадать такія шарады. И приходится самому посмотрѣть.
Но за то, не въ эпидемію, все-же больныхъ меньше.
Вотъ увѣчья—это бѣда ІІоликарпу Агеевичу. Внутренняя болѣзнь, —назначь лѣ
карство—и все; а то такъ, и безъ лѣкар
ства, отлежится. А умретъ, поди-ка, раз
бери, что у него было внутри-то. „И Пій IX умеръ!“—почему-то особенно любилъ при
водить въ такихъ случаяхъ, какъ примѣръ, Поликарпъ Агеевичъ. А увѣчье,—возись
РОМАНЪ.
Для ІІоликарпа Агеевича, фельдшера на пріискѣ Бушанинова и К°, настали тяже
лые дни. Не то, чтобъ его посѣтили какіянибудь опредѣленныя невзгоды...
Здоровье его, несмотря на излишество въ винѣ и сидѣнье по цѣлымъ ночамъ за картами, было весьма исправно. Съ недомоганьемъ застарѣлаго желудочнаго и гор
лового катарра и нѣкоторымъ подобіемъ геморроя онъ уже давно примирился и даже находилъ въ сознаніи этихъ недуговъ нѣкоторое самодовольство, подобное самодо
вольству ветерана, кряхтящаго не безъ наслажденія отъ старыхъ ранъ.
Служебное положеніе ІІоликарпа Агеевича было все такъ же прочно, какъ ни косился на него молодой хозяинъ, Бушаниновъ. Прочность эта покоилась на са
момъ твердомъ базисѣ: въ тайгѣ некому было его замѣнить, да и слишкомъ цѣнили его жену, конторщицу.
Поликарпъ Агеевичъ былъ фельдшеръ какъ фельдшеръ.—„Беѣ фельдшера—ко
новалы, кто этого пе знаетъ!—Не Боткина же на пріискъ выписывать!“—вотъ разсужденіе, совершенно трезвое, которое обере
гало въ умахъ дѣловыхъ людей положеніе ІІоликарпа Агеевича отъ малѣйшей неустойчивости. И ІІоликарпъ Агеевичъ былъ до
статочно добродушенъ и добросовѣстенъ, чтобъ самому разсуждать о себѣ почти такъ же, и достаточно опытенъ, чтобы навѣр
ное знать, что такъ разсуждаютъ всѣ, отъ кого зависитъ его судьба. Съ этой стороны онъ былъ спокоенъ.
Дѣла у него не прибавилось; да еслибъ и прибавилось, для него не составило бы разницы: онъ и вобще лѣчилъ гуртомъ. Эпи
демія даже была для него пріятна: по край
ней мѣрѣ, не нужно изслѣдовать больныхъ,—извѣстно, чѣмъ больны. Во время эпидеміи дѣло Поликарпа Агеевича упро
щалось до - нельзя. Сиди въ аптечкѣ, да отпускай, по заявленію больничныхъ сторожей о количествѣ прибывающихъ больныхъ,—микстуры, порошки, мушки.
Когда же эпидеміи не было, болѣзни были разнообразны. И хотя это былъ все же довольно ограниченный кругъ разнообразія: диссентерія, лихорадки, запои, сифилисъ, горячки,—вотъ рубрики, подъ которыя, не вдаваясь въ дальнѣйшее, подводилъ всѣ пріисковыя заболѣванія Поликарпъ Агеевичъ,—но ему все же приходилось лично посмотрѣть больного. Въ эпи
демію , — цынга свирѣпствуетъ, такъ и знаешь, что цынга, — нечего и смотрѣть; не въ эпидемію, все же надо разобрать,
по крайней мѣрѣ, диссентерія или нѣтъ у больного. Это, вѣдь, не интеллигентные больные: тѣ сами, даже съ медицинскими терминами распишутъ всс доктору. А это — мужичье: оно и само не разберетъ, что съ нимъ.
„То тебя мучитъ, то тебя завалитъ, то словно сквозь брюхо шибаетъ. Трясти не трясетъ, а такая комуха схватитъ, просто, все поперекъ пойдетъ“.
Вотъ извольте разгадать такія шарады. И приходится самому посмотрѣть.
Но за то, не въ эпидемію, все-же больныхъ меньше.
Вотъ увѣчья—это бѣда ІІоликарпу Агеевичу. Внутренняя болѣзнь, —назначь лѣ
карство—и все; а то такъ, и безъ лѣкар
ства, отлежится. А умретъ, поди-ка, раз
бери, что у него было внутри-то. „И Пій IX умеръ!“—почему-то особенно любилъ при
водить въ такихъ случаяхъ, какъ примѣръ, Поликарпъ Агеевичъ. А увѣчье,—возись
Золотыя розсыпи.
РОМАНЪ.