Брындина, тупо уставился въ полъ и, молча, принялся потирать бѣлыя пухлыя руки. Военный тоже посмотрѣлъ и засвисталъ.
— Придется по колѣно?—полувопросительно, лаконично, зѣвнувъ при этомъ, сказалъ штатскій военному.
— Н-да, дѣло-то вѣрнѣе будетъ,—подтвердилъ военный.
— Завтра отрѣжемъ,—все потирая пухлыя руки, спокойно сказалъ штатскій Поликарпу Агеевичу, когда вышли изъ больницы.
Фельдшеръ какъ - то стушевался. Онъ только, то и дѣло, суетился около боль
ного, поправляя его постель, промывая рану и потерянно успокаивая его:
— Ничего, голубчикъ, ничего, потерпи. Взглядъ „голубчика“ сталъ безнадеж
нѣе, терпѣливѣе. Но суетня фельдшера тронула его.
— Да что вы, ІІоликарпъ Агеичъ, не надсаждайте вы себя,—говорилъ онъ фельд
шеру, полуулыбаясь, полуморщась отъ боли.
ІІоликарпъ Агеевичъ казался ему теперь ангеломъ-хранителемъ, а тѣ, спокой
ные, равнодушные„дохтураа, производили на больного впечатлѣніе палачей. Но впрочемъ И оликарпу Агеевичу и суетиться при
ходилось больше попусту. Серьезный уходъ за больнымъ, едва рѣчь зашла о выпискѣ докторовъ, взяла -на себя Ольга Адріа
новна, спокойная, невозмутимая, блѣдная.
Поликарпъ Агеевичъ покорно скрывался, когда она была около больного, и снова суетился около него, когда она уходила.
Наконецъ, насталъ день операціи. Штатскій врачъ утромъ зашелъ на квартиру фельдшера. Отрывисто и безучастно да
валъ онъ указанія Поликарпу Агеевичу, что и какъ приготовить для операціи.
— Но неужели же до колѣна придется рѣзать?—нерѣшительно спросилъ его фельдшеръ, робко взглядывая на это невозмутимое, свѣже вымытое, сытое лицо.
— Можно и меньше отрѣзать, только потомъ, пожалуй, опять придется рѣзать: зараженіе пойдетъ дальше, — посасывая сигару, спокойно отвѣтилъ врачъ.
— У него... гнилостное зараженіе?—весь замирая, спросилъ фельдшеръ.
Врачъ улыбнулся и расправилъ красивую каштановую бороду.
— У него, — и врачъ, стряхнувъ пепелъ съ сигары, по - латыни назвалъ болѣзнь Брындина.
Поликарпъ Агеевичъ похлопалъ глазами, но больше спрашивать не осмѣлился. Врачъ постоялъ, прищурившись, пососалъ
сигару и пошелъ вонъ аффектированно небрежнымъ шагомъ. Онъ точно хотѣлъ показать, что его вовсе не манитъ тотъ великолѣпный завтракъ съ изысканными винами, который приготовилъ управляющій для врачей и хозяевъ.
За завтракомъ военный врачъ, усердно подливая себѣ вина, острилъ, что онъ прежде всего намѣренъ сдѣлать капиталь
ную операцію паштету. Штатскій врачъ молча и много ѣлъ; его сочныя губы лоснились жиромъ паштета, слагаясь въ предупредительную улыбку, когда, весело хохочущій на остроты его собрата, Мѣдниковъ спросилъ, какъ онъ находитъ фельдшера?
— Фельдшеръ — какъ фельдшеръ, — снисходительно пожалъ онъ плечами.
— Онъ, кажется, скромный человѣкъ,— поощрительно замѣтилъ военный врачъ.
— А вслѣдствіе чего болѣзнь приняла такой оборотъ? — какъ-то странно испы
тующе спросилъ Бушаниновъ, до сихъ поръ молча,внимательнонаблюдавшій докторовъ.
— Рабочіе сами хуже дѣтей, грязны, небрежны, — неохотно тянулъ штатскій врачъ, съ трескомъ разгрызая своими бѣлыми плотными зубами крыло цыпленка.
— Фельдшера нельзя винить,—громко вступился военный врачъ.
— Однако, намъ пора,—сказалъ штатскій врачъ, взглянувъ на массивные золотые часы.
Военный врачъ поморщился и неохотно всталъ. Всталъ и Бушаниновъ.
— Вы хотите присутствовать?—любезно освѣдомился штатскій врачъ.
Бушаниновъ подтвердилъ.
— А нервовъ не опасаетесь?—ласково заглянулъ врачъ ему въ лицо.
— Нѣтъ, я выдержу,—спокойно улыбнулся Бушаниновъ.
— Еще, господа, не желаетъ ли кто полюбоваться на нашу работу?—любезно предложилъ остальнымъ участникамъ зав
трака штатскій врачъ. Но Бѣгаловъ и управляющій только поморщились пренебрежительно.
— И благоразумно, господа, благоразумно! — похвалилъ ихъ военный врачъ, который началъ волноваться и какъ будто самъ трусилъ.
— А послѣ операціи, господа, обѣдать пожалуйте, и—пульку? а? — посмѣивался Бѣгаловъ.
— Пожалуй!—протянулъ небрежно штатскій врачъ, берясь за фуражку. Военный врачъ отъ волненія кусалъ губы. Буша
ниновъ, серьезный и нѣсколько мрачный, пошелъ съ ними.
— Придется по колѣно?—полувопросительно, лаконично, зѣвнувъ при этомъ, сказалъ штатскій военному.
— Н-да, дѣло-то вѣрнѣе будетъ,—подтвердилъ военный.
— Завтра отрѣжемъ,—все потирая пухлыя руки, спокойно сказалъ штатскій Поликарпу Агеевичу, когда вышли изъ больницы.
Фельдшеръ какъ - то стушевался. Онъ только, то и дѣло, суетился около боль
ного, поправляя его постель, промывая рану и потерянно успокаивая его:
— Ничего, голубчикъ, ничего, потерпи. Взглядъ „голубчика“ сталъ безнадеж
нѣе, терпѣливѣе. Но суетня фельдшера тронула его.
— Да что вы, ІІоликарпъ Агеичъ, не надсаждайте вы себя,—говорилъ онъ фельд
шеру, полуулыбаясь, полуморщась отъ боли.
ІІоликарпъ Агеевичъ казался ему теперь ангеломъ-хранителемъ, а тѣ, спокой
ные, равнодушные„дохтураа, производили на больного впечатлѣніе палачей. Но впрочемъ И оликарпу Агеевичу и суетиться при
ходилось больше попусту. Серьезный уходъ за больнымъ, едва рѣчь зашла о выпискѣ докторовъ, взяла -на себя Ольга Адріа
новна, спокойная, невозмутимая, блѣдная.
Поликарпъ Агеевичъ покорно скрывался, когда она была около больного, и снова суетился около него, когда она уходила.
Наконецъ, насталъ день операціи. Штатскій врачъ утромъ зашелъ на квартиру фельдшера. Отрывисто и безучастно да
валъ онъ указанія Поликарпу Агеевичу, что и какъ приготовить для операціи.
— Но неужели же до колѣна придется рѣзать?—нерѣшительно спросилъ его фельдшеръ, робко взглядывая на это невозмутимое, свѣже вымытое, сытое лицо.
— Можно и меньше отрѣзать, только потомъ, пожалуй, опять придется рѣзать: зараженіе пойдетъ дальше, — посасывая сигару, спокойно отвѣтилъ врачъ.
— У него... гнилостное зараженіе?—весь замирая, спросилъ фельдшеръ.
Врачъ улыбнулся и расправилъ красивую каштановую бороду.
— У него, — и врачъ, стряхнувъ пепелъ съ сигары, по - латыни назвалъ болѣзнь Брындина.
Поликарпъ Агеевичъ похлопалъ глазами, но больше спрашивать не осмѣлился. Врачъ постоялъ, прищурившись, пососалъ
сигару и пошелъ вонъ аффектированно небрежнымъ шагомъ. Онъ точно хотѣлъ показать, что его вовсе не манитъ тотъ великолѣпный завтракъ съ изысканными винами, который приготовилъ управляющій для врачей и хозяевъ.
За завтракомъ военный врачъ, усердно подливая себѣ вина, острилъ, что онъ прежде всего намѣренъ сдѣлать капиталь
ную операцію паштету. Штатскій врачъ молча и много ѣлъ; его сочныя губы лоснились жиромъ паштета, слагаясь въ предупредительную улыбку, когда, весело хохочущій на остроты его собрата, Мѣдниковъ спросилъ, какъ онъ находитъ фельдшера?
— Фельдшеръ — какъ фельдшеръ, — снисходительно пожалъ онъ плечами.
— Онъ, кажется, скромный человѣкъ,— поощрительно замѣтилъ военный врачъ.
— А вслѣдствіе чего болѣзнь приняла такой оборотъ? — какъ-то странно испы
тующе спросилъ Бушаниновъ, до сихъ поръ молча,внимательнонаблюдавшій докторовъ.
— Рабочіе сами хуже дѣтей, грязны, небрежны, — неохотно тянулъ штатскій врачъ, съ трескомъ разгрызая своими бѣлыми плотными зубами крыло цыпленка.
— Фельдшера нельзя винить,—громко вступился военный врачъ.
— Однако, намъ пора,—сказалъ штатскій врачъ, взглянувъ на массивные золотые часы.
Военный врачъ поморщился и неохотно всталъ. Всталъ и Бушаниновъ.
— Вы хотите присутствовать?—любезно освѣдомился штатскій врачъ.
Бушаниновъ подтвердилъ.
— А нервовъ не опасаетесь?—ласково заглянулъ врачъ ему въ лицо.
— Нѣтъ, я выдержу,—спокойно улыбнулся Бушаниновъ.
— Еще, господа, не желаетъ ли кто полюбоваться на нашу работу?—любезно предложилъ остальнымъ участникамъ зав
трака штатскій врачъ. Но Бѣгаловъ и управляющій только поморщились пренебрежительно.
— И благоразумно, господа, благоразумно! — похвалилъ ихъ военный врачъ, который началъ волноваться и какъ будто самъ трусилъ.
— А послѣ операціи, господа, обѣдать пожалуйте, и—пульку? а? — посмѣивался Бѣгаловъ.
— Пожалуй!—протянулъ небрежно штатскій врачъ, берясь за фуражку. Военный врачъ отъ волненія кусалъ губы. Буша
ниновъ, серьезный и нѣсколько мрачный, пошелъ съ ними.