„Да и акушерка держитъ“,— опять просилось съ губъ Семена Семеновича, но онъ только усмѣхнулся, махнулъ рукой и по
шелъ прочь. Его жестъ такъ и говорилъ: — „э, провалитесь вы всѣ, оставьте вы меня сидѣть на моемъ тепломъ мѣстѣ, не без
покойте вашими несообразностями, вашей болтовней, никому въ сущности не нужными“. И онъ пошелъ, все такъ же не
возмутимый, къ женѣ: узнать, удалась ли его любимая черемуховая наливка, которую сегодня предстояло разлить изъ бутыли по бутылкамъ-шампанкамъ.
Онъ вошелъ въ теплую заднюю комнату, гдѣ происходило разливанье и гдѣ во
обще совершались всѣ таинства сибирскаго запасливаго хозяйства; тамъ, среди бутылей и сундуковъ, среди запаховъ рябины, винныхъ ягодъ, черемухи, уксуса, въ теплой и сытной атмосферѣ привычнаго угла, Семенъ Семеновичъ еще разъ равнодушно махнулъ рукой на всю эту „мош
кару“, которая безтолково налетаетъ въ его заколдованное царство, гдѣ зимой, сре
ди сугробовъ и вьюгъ, онъ безмятежно спитъ и по домашнему веселится, никѣмъ не безпокоимый.
Онъ сообщилъ женѣ, которая наклоняла тяжелую бутыль надъ воронкой, вотк
нутой въ бутылку-шампанку,—что Сахалининъ, вѣроятно, скоро уѣдетъ.
— И пускай его,—одобрила жена въ ту минуту, какъ глазки Семена Семеновича, окончательно замаслившись, слѣдили за темной смолянистой струей черемуховой наливки, которая, перевиваясь спиралью, падала въ воронку.
Но онъ ошибся. Время шло. Пестиковъ снова путался въ сѣтяхъ своей Цирцеи; Рейзеръ глухо, не подавая виду, тоско
валъ объ Ольгѣ Адріановнѣ; жизнь на прі
искѣ среди служащихъ и рабочихъ шла обыденной колеей, а Сахалининъ все си
дѣлъ „какъ бурундукъ“ въ своей норѣ. Послѣднее сравненіе принадлежало рабочимъ: они втайнѣ продолжали посмѣи
ваться надъ нимъ, видя, что онъ не гнѣвается, не пренебрегаетъ ими, а, какъ за
травленное животное, ушелъ въ свой уголъ. Въ этомъ чуялась слабость, а слабость въ глазахъ рабочихъ равняется почти глупо
сти. Простой человѣкъ и вообще слабость презираетъ, какъ глупость.
Но и Семенъ Семеновичъ, и рабочіе ошибались, или, вѣрнѣе, они не подозрѣ
вали, что ихъ сравненіе Сахалинина съ бурундукомъ вѣрно не только въ томъ от
ношеніи, что этотъ житель степей любитъ прятаться въ свою подземную нору, когда чуетъ обиду или опасность, но и въ томъ,
что, незамѣченный врагами, тайкомъ отъ нихъ, онъ не прочь и вылѣзти изъ норы и, таясь среди высокихъ степныхъ травъ, совершать прогулки съ нужными ему цѣлями.
Однажды Семенъ Семеновичъ сидѣлъ на скамеечкѣ у вашгертовъ машины, любуясь на вечернюю обильную съемку золота. Съ нимъ рядомъ сидѣлъ мрачный и вялый Рейзеръ. Красавецъ похудѣлъ и какъ-то опу
стился. Но всѣ знавшіе его приписывали это излишествамъ въ,, служеніи Кипридѣ“ — терминъ, пущенный по тайгѣ, любившимъ „ученыя“словечки, Пестиковымъ. Увы, ни
кому не могло и въ голову прійти, что не излишества, а неуспѣхъ на этомъ поприщѣ томилъ красавца - исправника. Рей
зеръ сидѣлъ и любовался на свои шпоры,
Семенъ Семеновичъ дремалъ подъ мѣрные всплески воды на вашгертѣ, вечернее солнце розово озаряло бѣлые лѣса новой золотопромывательной машины, промывальщикъ старательно танцовалъ босыми ногами по вашгерту, и кучка золота уже на
чала обозначаться среди мутныхъ струй воды, стекавшихъ съ вашгерта. Вдругъ Рейзеръ ткнулъ Семена Семеновича подъ бокъ; тотъ протеръ глаза и хотѣлъ громко заговорить.
— Тсс, — шепотомъ остановилъ Рейзеръ и такъ же тихо прибавилъ: — оглянитесь осторожно назадъ.
Управляющій оглянулся. Сзади, по краю отваловъ, образовавшихъ точно скалы изъ отбросовъ послѣ работъ, прячась за вы
ступами, кралась темная сутулая фигурка и оттуда выглядывала на то, что дѣлается на машинѣ. Рейзеръ и Семенъ Семе
новичъ, затаивъ дыханіе, въ полоборота наблюдали. Фигурка, какъ будто испугавшись, что ее замѣтили, совсѣмъ скры
лась за отваломъ. Рейзеръ и управляющій, широко раскрывъ глаза, въ веселомъ изу
мленіи смотрѣли другъ на друга. Зоркій промывальщикъ видѣлъ все.
— Они это ужъ не въ первый разъ подглядываютъ. И на разрѣзѣ, я слышалъ, подглядывали,—острожно сказалъ онъ.
— Да? — обернулся управляющій къ промывальщику, — такъ скажи ты рабочимъ, чтобъ они у меня и виду не подавали, что замѣтили... пусть хозяинъ наблюдаетъ...
— Дда, въ случаѣ, если опять какаянибудь несообразность, я, ребята, спуску не дамъ,—пригрозилъ и исправникъ, сурово разглаживая усы и потягиваясь стройнымъ тѣломъ на солнцѣ.
Но когда они шлп отъ машины къ дому
управляющаго, оба дружно расхохотались.
шелъ прочь. Его жестъ такъ и говорилъ: — „э, провалитесь вы всѣ, оставьте вы меня сидѣть на моемъ тепломъ мѣстѣ, не без
покойте вашими несообразностями, вашей болтовней, никому въ сущности не нужными“. И онъ пошелъ, все такъ же не
возмутимый, къ женѣ: узнать, удалась ли его любимая черемуховая наливка, которую сегодня предстояло разлить изъ бутыли по бутылкамъ-шампанкамъ.
Онъ вошелъ въ теплую заднюю комнату, гдѣ происходило разливанье и гдѣ во
обще совершались всѣ таинства сибирскаго запасливаго хозяйства; тамъ, среди бутылей и сундуковъ, среди запаховъ рябины, винныхъ ягодъ, черемухи, уксуса, въ теплой и сытной атмосферѣ привычнаго угла, Семенъ Семеновичъ еще разъ равнодушно махнулъ рукой на всю эту „мош
кару“, которая безтолково налетаетъ въ его заколдованное царство, гдѣ зимой, сре
ди сугробовъ и вьюгъ, онъ безмятежно спитъ и по домашнему веселится, никѣмъ не безпокоимый.
Онъ сообщилъ женѣ, которая наклоняла тяжелую бутыль надъ воронкой, вотк
нутой въ бутылку-шампанку,—что Сахалининъ, вѣроятно, скоро уѣдетъ.
— И пускай его,—одобрила жена въ ту минуту, какъ глазки Семена Семеновича, окончательно замаслившись, слѣдили за темной смолянистой струей черемуховой наливки, которая, перевиваясь спиралью, падала въ воронку.
Но онъ ошибся. Время шло. Пестиковъ снова путался въ сѣтяхъ своей Цирцеи; Рейзеръ глухо, не подавая виду, тоско
валъ объ Ольгѣ Адріановнѣ; жизнь на прі
искѣ среди служащихъ и рабочихъ шла обыденной колеей, а Сахалининъ все си
дѣлъ „какъ бурундукъ“ въ своей норѣ. Послѣднее сравненіе принадлежало рабочимъ: они втайнѣ продолжали посмѣи
ваться надъ нимъ, видя, что онъ не гнѣвается, не пренебрегаетъ ими, а, какъ за
травленное животное, ушелъ въ свой уголъ. Въ этомъ чуялась слабость, а слабость въ глазахъ рабочихъ равняется почти глупо
сти. Простой человѣкъ и вообще слабость презираетъ, какъ глупость.
Но и Семенъ Семеновичъ, и рабочіе ошибались, или, вѣрнѣе, они не подозрѣ
вали, что ихъ сравненіе Сахалинина съ бурундукомъ вѣрно не только въ томъ от
ношеніи, что этотъ житель степей любитъ прятаться въ свою подземную нору, когда чуетъ обиду или опасность, но и въ томъ,
что, незамѣченный врагами, тайкомъ отъ нихъ, онъ не прочь и вылѣзти изъ норы и, таясь среди высокихъ степныхъ травъ, совершать прогулки съ нужными ему цѣлями.
Однажды Семенъ Семеновичъ сидѣлъ на скамеечкѣ у вашгертовъ машины, любуясь на вечернюю обильную съемку золота. Съ нимъ рядомъ сидѣлъ мрачный и вялый Рейзеръ. Красавецъ похудѣлъ и какъ-то опу
стился. Но всѣ знавшіе его приписывали это излишествамъ въ,, служеніи Кипридѣ“ — терминъ, пущенный по тайгѣ, любившимъ „ученыя“словечки, Пестиковымъ. Увы, ни
кому не могло и въ голову прійти, что не излишества, а неуспѣхъ на этомъ поприщѣ томилъ красавца - исправника. Рей
зеръ сидѣлъ и любовался на свои шпоры,
Семенъ Семеновичъ дремалъ подъ мѣрные всплески воды на вашгертѣ, вечернее солнце розово озаряло бѣлые лѣса новой золотопромывательной машины, промывальщикъ старательно танцовалъ босыми ногами по вашгерту, и кучка золота уже на
чала обозначаться среди мутныхъ струй воды, стекавшихъ съ вашгерта. Вдругъ Рейзеръ ткнулъ Семена Семеновича подъ бокъ; тотъ протеръ глаза и хотѣлъ громко заговорить.
— Тсс, — шепотомъ остановилъ Рейзеръ и такъ же тихо прибавилъ: — оглянитесь осторожно назадъ.
Управляющій оглянулся. Сзади, по краю отваловъ, образовавшихъ точно скалы изъ отбросовъ послѣ работъ, прячась за вы
ступами, кралась темная сутулая фигурка и оттуда выглядывала на то, что дѣлается на машинѣ. Рейзеръ и Семенъ Семе
новичъ, затаивъ дыханіе, въ полоборота наблюдали. Фигурка, какъ будто испугавшись, что ее замѣтили, совсѣмъ скры
лась за отваломъ. Рейзеръ и управляющій, широко раскрывъ глаза, въ веселомъ изу
мленіи смотрѣли другъ на друга. Зоркій промывальщикъ видѣлъ все.
— Они это ужъ не въ первый разъ подглядываютъ. И на разрѣзѣ, я слышалъ, подглядывали,—острожно сказалъ онъ.
— Да? — обернулся управляющій къ промывальщику, — такъ скажи ты рабочимъ, чтобъ они у меня и виду не подавали, что замѣтили... пусть хозяинъ наблюдаетъ...
— Дда, въ случаѣ, если опять какаянибудь несообразность, я, ребята, спуску не дамъ,—пригрозилъ и исправникъ, сурово разглаживая усы и потягиваясь стройнымъ тѣломъ на солнцѣ.
Но когда они шлп отъ машины къ дому
управляющаго, оба дружно расхохотались.