пріѣдутъ, чтобъ пожить. Я понимаю, при ихъ средствахъ, жить и давать жить дру
гимъ... ну, а сумасшедшихъ разыгрывать, глаза таращить... Нѣтъ, мое почтеніе. Мнѣ больше невтерпежъ!—и Николай Ивановичъ устремлялся, но устремлялся не съ пріиска, а къ акушеркѣ.
— А ужъ мнѣ-то отъ всѣхъ васъ какъ невтерпежъ! — еще болѣе раздражался Семенъ Семеновичъ, даже отплевываясь.
Наконецъ, стало невтерпежъ и Арсенію Петровичу Плѣеву въ сумятицѣ его хозяйственныхъ чувствъ, заботъ и недоумѣній. Онъ рѣшился „серьезно потолко
вать“ съ единственнымъ на пріискахъ союзникомъ своимъ, Сахалининымъ. Утромъ, часовъ въ 10-ть, послалъ онъ сво
его солиднаго камердинера въ помѣщеніе Михаила Сергѣевича. Сахалининъ, занятый просмотромъ какихъ-то англійскихъ бро
шюръ, угрюмо выслушалъ почтительный докладъ, что его превосходительство, Арсеній Петровичъ, желалъ бы переговорить съ ихъ милостью, Михаиломъ Сер
гѣевичемъ, по дѣлу,—удобно-ли будетъ ихъ милости принять ихъ превосходительство?
— Пускай придетъ,—угрюмо буркнулъ Сахалининъ, косясь на солиднаго лакея,
небрежно перебиравшаго рукою золотую цѣпочку на животѣ.
Лакей почтительно выслушалъ и, осторежно скрипя штиблетами, неторопливо удалился. Сахалининъ не безъ досады оттолкнулъ англійскія брошюры, которыя собирался разрѣзать большимъ костянымъ ножомъ-линейкой. Лицо его вдругъ сдѣлалось мучительно мрачно, точно онъ при
готовился къ неизбѣжной пыткѣ. Раздались быстрые отчетливые шаги, и, совершенная противоположность своему медлительному лакею, въ комнату влетѣлъ Плѣевъ. Онъ быстро шаркалъ модными свѣтлыми бо
тинками, слегка покачиваясь, какъ на мягкихъ пружинахъ, всѣмъ своимъ полнымъ, но еще довольно стройнымъ тѣломъ.
Черный сюртукъ, бѣлый жилетъ, свѣтлыя панталоны,—все на немъ было съ иголочки, лучшаго столичнаго шитья. Высокія плечи и выпуклая грудь придавали почти военную бодрость всей фигурѣ; благоухающая духами лысая голо
ва, подстриженные вплоть къ полнымъ гемороидально красноватымъ щекамъ сѣ
дые бакены, подъ гребенку выстриженные волосы, острые и какъ-то сердито расте
рянные глаза и тонкія плотно сжимающіяся губы,—все говорило о бюрократизмѣ, доведенномъ до утонченнаго грансеньорства .
Сдержанный запахъ духовъ охватилъ Сахалинина. Онъ какъ-то еще болѣе сжал
ся и омрачился и вяло, угловато, словноне хотя, поднялся пожать руку своего компаньона.
— Вы меня извините, Михаилъ Сергѣевичъ... Вы меня извините,—закипя
тился Арсеній Петровичъ, обрушиваясь на небольшое мягкое кресло-пуфъ,—вы такъ заняты... а я такъ заинтересованъ...— И онъ нѣсколько замялся, дѣлая нетерпѣливый, быстрый жестъ и не договаривая, что его заинтересовало.
— Нѣтъ, ничего, я вотъ тутъ просматривалъ,—какъ будто оправдывался Сахалининъ, нелюдимо, изъ-подлобья выглядывая на Плѣева.
Вся его небольшая, безцвѣтно и неуклюже одѣтая фигура дышала полнымъ контрастомъ съ Арсеніемъ Петровичемъ.
— Вы просматривали, вѣроятно, какіянибудь новости по технической или судо
строительной литературѣ?—любезно освѣдомился Плѣевъ.
— Да, тутъ кое-что... брошюры о наглядномъ обученіи...—тянулъ Сахалининъ.
— А! школьное дѣло!.. Да, оставите вы по себѣ память... оставите... Вотъ я
тоже хочу... — уклонился неожиданно въ сторону отъ того, что его интересовало, Арсеній Петровичъ.
Какъ будто опасаясь, что это уклоненіе грозитъ быть довольно продолжитель
нымъ, Сахалининъ безпомощно взглянулъ вокругъ себя. Но Плѣевъ измѣнилъ разговоръ...
— Но дѣло не въ томъ,—рѣзко перебилъ самого себя Арсеній Петровичъ.— Михаилъ Сергѣевичъ, я очень счастливъ, что съѣхался съ вами здѣсь... А то, ука
тили бы куда-нибудь въ Швецію, или въ Охотскъ, ищи васъ!—не безъ пріят
ности, сдержанно рокочущимъ хохотомъ закончилъ свои слова Плѣевъ.
Онъ какъ будто не рѣшался или не находилъ словъ высказать то, что просилось у него съ языка. Онъ какъ будто ощупывалъ почву, развѣдывалъ, какъ приступить. Странное дѣло, но этотъ провинціальный вельможа, равный по капиталу этому, гораздо болѣе его молодому и ужъ вовсе не импозантному, человѣку, какъ будто заискивалъ у него.
— Да, я, можетъ быть, поѣду на сѣверъ,, у меня тамъ шкуна... Я передъ поѣздкой и хотѣлъ заѣхать сюда, посмотрѣть... Вотъ и заѣхалъ посмотрѣть...—повторялся, пожимаясь въ своей некрахмаленной рубашкѣ и сѣромъ грубомъ англійскомъ пиджакѣ, Сахалининъ.
гимъ... ну, а сумасшедшихъ разыгрывать, глаза таращить... Нѣтъ, мое почтеніе. Мнѣ больше невтерпежъ!—и Николай Ивановичъ устремлялся, но устремлялся не съ пріиска, а къ акушеркѣ.
— А ужъ мнѣ-то отъ всѣхъ васъ какъ невтерпежъ! — еще болѣе раздражался Семенъ Семеновичъ, даже отплевываясь.
Наконецъ, стало невтерпежъ и Арсенію Петровичу Плѣеву въ сумятицѣ его хозяйственныхъ чувствъ, заботъ и недоумѣній. Онъ рѣшился „серьезно потолко
вать“ съ единственнымъ на пріискахъ союзникомъ своимъ, Сахалининымъ. Утромъ, часовъ въ 10-ть, послалъ онъ сво
его солиднаго камердинера въ помѣщеніе Михаила Сергѣевича. Сахалининъ, занятый просмотромъ какихъ-то англійскихъ бро
шюръ, угрюмо выслушалъ почтительный докладъ, что его превосходительство, Арсеній Петровичъ, желалъ бы переговорить съ ихъ милостью, Михаиломъ Сер
гѣевичемъ, по дѣлу,—удобно-ли будетъ ихъ милости принять ихъ превосходительство?
— Пускай придетъ,—угрюмо буркнулъ Сахалининъ, косясь на солиднаго лакея,
небрежно перебиравшаго рукою золотую цѣпочку на животѣ.
Лакей почтительно выслушалъ и, осторежно скрипя штиблетами, неторопливо удалился. Сахалининъ не безъ досады оттолкнулъ англійскія брошюры, которыя собирался разрѣзать большимъ костянымъ ножомъ-линейкой. Лицо его вдругъ сдѣлалось мучительно мрачно, точно онъ при
готовился къ неизбѣжной пыткѣ. Раздались быстрые отчетливые шаги, и, совершенная противоположность своему медлительному лакею, въ комнату влетѣлъ Плѣевъ. Онъ быстро шаркалъ модными свѣтлыми бо
тинками, слегка покачиваясь, какъ на мягкихъ пружинахъ, всѣмъ своимъ полнымъ, но еще довольно стройнымъ тѣломъ.
Черный сюртукъ, бѣлый жилетъ, свѣтлыя панталоны,—все на немъ было съ иголочки, лучшаго столичнаго шитья. Высокія плечи и выпуклая грудь придавали почти военную бодрость всей фигурѣ; благоухающая духами лысая голо
ва, подстриженные вплоть къ полнымъ гемороидально красноватымъ щекамъ сѣ
дые бакены, подъ гребенку выстриженные волосы, острые и какъ-то сердито расте
рянные глаза и тонкія плотно сжимающіяся губы,—все говорило о бюрократизмѣ, доведенномъ до утонченнаго грансеньорства .
Сдержанный запахъ духовъ охватилъ Сахалинина. Онъ какъ-то еще болѣе сжал
ся и омрачился и вяло, угловато, словноне хотя, поднялся пожать руку своего компаньона.
— Вы меня извините, Михаилъ Сергѣевичъ... Вы меня извините,—закипя
тился Арсеній Петровичъ, обрушиваясь на небольшое мягкое кресло-пуфъ,—вы такъ заняты... а я такъ заинтересованъ...— И онъ нѣсколько замялся, дѣлая нетерпѣливый, быстрый жестъ и не договаривая, что его заинтересовало.
— Нѣтъ, ничего, я вотъ тутъ просматривалъ,—какъ будто оправдывался Сахалининъ, нелюдимо, изъ-подлобья выглядывая на Плѣева.
Вся его небольшая, безцвѣтно и неуклюже одѣтая фигура дышала полнымъ контрастомъ съ Арсеніемъ Петровичемъ.
— Вы просматривали, вѣроятно, какіянибудь новости по технической или судо
строительной литературѣ?—любезно освѣдомился Плѣевъ.
— Да, тутъ кое-что... брошюры о наглядномъ обученіи...—тянулъ Сахалининъ.
— А! школьное дѣло!.. Да, оставите вы по себѣ память... оставите... Вотъ я
тоже хочу... — уклонился неожиданно въ сторону отъ того, что его интересовало, Арсеній Петровичъ.
Какъ будто опасаясь, что это уклоненіе грозитъ быть довольно продолжитель
нымъ, Сахалининъ безпомощно взглянулъ вокругъ себя. Но Плѣевъ измѣнилъ разговоръ...
— Но дѣло не въ томъ,—рѣзко перебилъ самого себя Арсеній Петровичъ.— Михаилъ Сергѣевичъ, я очень счастливъ, что съѣхался съ вами здѣсь... А то, ука
тили бы куда-нибудь въ Швецію, или въ Охотскъ, ищи васъ!—не безъ пріят
ности, сдержанно рокочущимъ хохотомъ закончилъ свои слова Плѣевъ.
Онъ какъ будто не рѣшался или не находилъ словъ высказать то, что просилось у него съ языка. Онъ какъ будто ощупывалъ почву, развѣдывалъ, какъ приступить. Странное дѣло, но этотъ провинціальный вельможа, равный по капиталу этому, гораздо болѣе его молодому и ужъ вовсе не импозантному, человѣку, какъ будто заискивалъ у него.
— Да, я, можетъ быть, поѣду на сѣверъ,, у меня тамъ шкуна... Я передъ поѣздкой и хотѣлъ заѣхать сюда, посмотрѣть... Вотъ и заѣхалъ посмотрѣть...—повторялся, пожимаясь въ своей некрахмаленной рубашкѣ и сѣромъ грубомъ англійскомъ пиджакѣ, Сахалининъ.