нихъ, они померкли п бархатисто темнѣли подъ шелковистыми рѣсницами.
Но чѣмъ больше дѣвушка была углублена въ задумчивость, тѣмъ быстрѣе, тѣмъ спорѣе шла ея работа въ быстрыхъ без
сознательныхъ движеніяхъ рукъ. Иногда рука ея поднималась и клала очищенную ягоду въ ротъ, и нѣжныя губы медленно давили крупную и сочную ягоду. Дверь, въ которую входилъ Бушаниновъ, была сбоку, и онъ, незамѣченный, подавивъ охватившее его волненіе, на цыпочкахъ подошелъ къ столу.
Она вдругъ увидала его. Нѣсколько захваченныхъ съ блюда неочищенныхъ ягодъ покатились изъ упавшей руки на полъ. Въ ея глазахъ мелькнулъ испугъ, но они сейчасъ же загорѣлись, и, не успѣли Боля и онъ опомниться, какъ онъ уже сидѣлъ на диванѣ, привлекая одной рукой ея тонкій, трепещущій станъ и цѣ
ловалъ ея влажныя губы, чувствуя на нихъ горячими губами еще необсохшій сокъ морошки и ея слабый дикій запахъ.
— Что вы со мной дѣлаете, что вы со мной дѣлаете?—шептала Боля и отдава
лась его поцѣлуямъ, рвалась отъ него и снова цѣловала его сама.
Наконецъ они опомнились. Оба блѣдные, оба взволнованные, оба какъ будто изнемогшіе отъ взаимныхъ ласкъ, съ испугомъ взглянули они другъ на друга.
— Вотъ сумасшедшій!—съ высоко вздымающейся грудыо шептала Боля. — А еслибъ кто-нибудь?.. Анисья Прокофьев
на? Въ домѣ, гдѣ вы всего третій разъ... да и я гостья...—и она, поправляя раз
бившіеся волосы, нагнулась подобрать разсыпавшіяся ягоды.
Онъ хотѣлъ то ж.е сдѣлать, чтобы замаскировать этимъ свое волненіе, но опу
стилъ горячій лобъ на край стола. Холодъ лакированнаго стола былъ пріятенъ ему. Въ этой позѣ, закрывъ глаза, онъ просидѣлъ нѣсколько минутъ.
Боля, тоже взволнованная, робко косясь на него и не говоря ни слова, принялась дрожащими руками за свою работу. Но ягоды выскальзывали у нея изъ пальцевъ, и двѣ или три она невольно раздавила, окрасивъ пальцы желтовато-пузыристымъ сокомъ. Наконецъ, онъ поднялъ голову. Лицо его поблѣднѣло, глаза горѣли. Онъ взялъ руку Боли и прижалъ къ пылаю
щимъ губамъ. Рука эта не сопротивлялась,
и вдругъ что-то тоскливое набѣжало на ея глаза, на губы. Онъ не видалъ ни этихъ глазъ, ни этпхъ губъ, онъ опять полузакрылъ свои глаза и только тихо пожималъ ея руку.
— Да, вы, Боля, правы... я сумасшедшій... я не знаю, что со мной дѣлается... Когда я васъ вижу, у меня какъ-то му
чительно ноетъ грудь, просто физически ноетъ... а теперь... теперь... мнѣ хотѣ
лось бы зарыдать... отъ счастья, что-ли?— говорилъ онъ тихо, подавленно, и цѣловалъ, цѣловалъ блѣдную ручку, трепетавшую въ его рукѣ.
— Можетъ быть это предчувствіе,— сорвалось съ губъ дѣвушки. И ояъ въ первый разъ замѣтилъ тоскливость этихъ нѣсколько горько скривившихся губъ,
этихъ глазъ, робко скользнувшихъ по немъ взглядомъ.
— Предчувствіе? Чего, чего, милая?— сжалъ онъ ея руку.
— Горя какого-нибудь, —глухо сказала она, потупляя глаза. Другая свободная рука ея бродила безъ цѣли по блюду между ягодъ.
— Какого-нибудь? Даже не знаешь какого! А счастье ужъ есть. Есть вѣдь, а? Боля?..—онъ взялъ въ руки одну изъ ея длинныхъ, черныхъ косъ, завязанныхъ въ концѣ темной лентой, и прижалъ къ губамъ.
— Счастье? — странно сказала она, и глаза ея опять зажглись тѣмъ жгуче мер
цающимъ огнемъ, въ которомъ тонули и печаль этихъ глазъ, и задумчивость ихъ.
И вдругъ, закинувъ голову граціозно и смѣло назадъ, съ какой-то утонченной удалыо, она охватила его голову тонкими руками.
— Есть вѣдь, Боля?
— Счастье-то? — такъ же мечтательно загадочно прошептала она и закрыла глаза. — Вы знаете, я не вѣрю въ счастье. Годъ... другой—вотъ и счастье... атамъ... И она умолкла.
— А тамъ, Боля?
— А тамъ,—вдругъ змѣйкой выскользнувъ изъ его объятій, сказала она усмѣ
хающимся и дрожащимъ голосомъ,—из
вѣстно что... дрязги, ссоры, недовольство другъ другомъ... непріятныя мелочныя заботы... вотъ какъ у папы съ покойной мамой было, я помню...—тихо заключила она свои слова.
— А они любили другъ друга?—осторожно спросилъ онъ.
— Навѣрно, если она за нимъ въ Сибирь пошла,—угрюмо сказала Боля.
— Вѣдь она, кажется, пріѣхала сюда, когда ужъ онъ нѣсколько устроился,—еще осторожнѣе замѣтилъ Бушаниновъ.
— Все равно,—такъ же тихо сказала Боля,— у мамы была хорошая, богатая родня въ Польшѣ... Она бы не пріѣхала, еслибы не любила отца.
Но чѣмъ больше дѣвушка была углублена въ задумчивость, тѣмъ быстрѣе, тѣмъ спорѣе шла ея работа въ быстрыхъ без
сознательныхъ движеніяхъ рукъ. Иногда рука ея поднималась и клала очищенную ягоду въ ротъ, и нѣжныя губы медленно давили крупную и сочную ягоду. Дверь, въ которую входилъ Бушаниновъ, была сбоку, и онъ, незамѣченный, подавивъ охватившее его волненіе, на цыпочкахъ подошелъ къ столу.
Она вдругъ увидала его. Нѣсколько захваченныхъ съ блюда неочищенныхъ ягодъ покатились изъ упавшей руки на полъ. Въ ея глазахъ мелькнулъ испугъ, но они сейчасъ же загорѣлись, и, не успѣли Боля и онъ опомниться, какъ онъ уже сидѣлъ на диванѣ, привлекая одной рукой ея тонкій, трепещущій станъ и цѣ
ловалъ ея влажныя губы, чувствуя на нихъ горячими губами еще необсохшій сокъ морошки и ея слабый дикій запахъ.
— Что вы со мной дѣлаете, что вы со мной дѣлаете?—шептала Боля и отдава
лась его поцѣлуямъ, рвалась отъ него и снова цѣловала его сама.
Наконецъ они опомнились. Оба блѣдные, оба взволнованные, оба какъ будто изнемогшіе отъ взаимныхъ ласкъ, съ испугомъ взглянули они другъ на друга.
— Вотъ сумасшедшій!—съ высоко вздымающейся грудыо шептала Боля. — А еслибъ кто-нибудь?.. Анисья Прокофьев
на? Въ домѣ, гдѣ вы всего третій разъ... да и я гостья...—и она, поправляя раз
бившіеся волосы, нагнулась подобрать разсыпавшіяся ягоды.
Онъ хотѣлъ то ж.е сдѣлать, чтобы замаскировать этимъ свое волненіе, но опу
стилъ горячій лобъ на край стола. Холодъ лакированнаго стола былъ пріятенъ ему. Въ этой позѣ, закрывъ глаза, онъ просидѣлъ нѣсколько минутъ.
Боля, тоже взволнованная, робко косясь на него и не говоря ни слова, принялась дрожащими руками за свою работу. Но ягоды выскальзывали у нея изъ пальцевъ, и двѣ или три она невольно раздавила, окрасивъ пальцы желтовато-пузыристымъ сокомъ. Наконецъ, онъ поднялъ голову. Лицо его поблѣднѣло, глаза горѣли. Онъ взялъ руку Боли и прижалъ къ пылаю
щимъ губамъ. Рука эта не сопротивлялась,
и вдругъ что-то тоскливое набѣжало на ея глаза, на губы. Онъ не видалъ ни этихъ глазъ, ни этпхъ губъ, онъ опять полузакрылъ свои глаза и только тихо пожималъ ея руку.
— Да, вы, Боля, правы... я сумасшедшій... я не знаю, что со мной дѣлается... Когда я васъ вижу, у меня какъ-то му
чительно ноетъ грудь, просто физически ноетъ... а теперь... теперь... мнѣ хотѣ
лось бы зарыдать... отъ счастья, что-ли?— говорилъ онъ тихо, подавленно, и цѣловалъ, цѣловалъ блѣдную ручку, трепетавшую въ его рукѣ.
— Можетъ быть это предчувствіе,— сорвалось съ губъ дѣвушки. И ояъ въ первый разъ замѣтилъ тоскливость этихъ нѣсколько горько скривившихся губъ,
этихъ глазъ, робко скользнувшихъ по немъ взглядомъ.
— Предчувствіе? Чего, чего, милая?— сжалъ онъ ея руку.
— Горя какого-нибудь, —глухо сказала она, потупляя глаза. Другая свободная рука ея бродила безъ цѣли по блюду между ягодъ.
— Какого-нибудь? Даже не знаешь какого! А счастье ужъ есть. Есть вѣдь, а? Боля?..—онъ взялъ въ руки одну изъ ея длинныхъ, черныхъ косъ, завязанныхъ въ концѣ темной лентой, и прижалъ къ губамъ.
— Счастье? — странно сказала она, и глаза ея опять зажглись тѣмъ жгуче мер
цающимъ огнемъ, въ которомъ тонули и печаль этихъ глазъ, и задумчивость ихъ.
И вдругъ, закинувъ голову граціозно и смѣло назадъ, съ какой-то утонченной удалыо, она охватила его голову тонкими руками.
— Есть вѣдь, Боля?
— Счастье-то? — такъ же мечтательно загадочно прошептала она и закрыла глаза. — Вы знаете, я не вѣрю въ счастье. Годъ... другой—вотъ и счастье... атамъ... И она умолкла.
— А тамъ, Боля?
— А тамъ,—вдругъ змѣйкой выскользнувъ изъ его объятій, сказала она усмѣ
хающимся и дрожащимъ голосомъ,—из
вѣстно что... дрязги, ссоры, недовольство другъ другомъ... непріятныя мелочныя заботы... вотъ какъ у папы съ покойной мамой было, я помню...—тихо заключила она свои слова.
— А они любили другъ друга?—осторожно спросилъ онъ.
— Навѣрно, если она за нимъ въ Сибирь пошла,—угрюмо сказала Боля.
— Вѣдь она, кажется, пріѣхала сюда, когда ужъ онъ нѣсколько устроился,—еще осторожнѣе замѣтилъ Бушаниновъ.
— Все равно,—такъ же тихо сказала Боля,— у мамы была хорошая, богатая родня въ Польшѣ... Она бы не пріѣхала, еслибы не любила отца.