Выставка картинъ «Новаго о-ва художниковъ».
Проф. Д. Н. Кардовскій.—„Балъ въ Москвҍ въ 20-хъ годахъ“.
На балу—Пушкинъ, Мицкевичъ, Вяземскій, Чаадаевъ, Погодинъ, Нащокинъ.
Фот. К. Глыбовской.
готовился. Много читалъ, думал а, увлекался Шекспиромъ, сопоставлялъ французскую классическую драму и ея теоре
тиковъ съ нѣмецкой драмой, со мнѣніями Канта, Лессинга и др.; подробно ознакомился съ исторіей русскаго театра
и драмы XVIII вЪка, заглядывалъ посильно и въ предыдущіе вѣка. Въ его замѣткахъ о драмѣ есть упоминанія о ми
стеріи Дм. Ростовскаго и о драмахъ, приписываемыхъ прежде Софьѣ Алексѣевнѣ (ошибка, которую, несмотря на прекрас
нѣйшій трудъ И. А. Шляпкпна, до сихъ поръ повторяетъ С. А. Венгеровъ!) ;въ черновыхъ наброскахъ, между прочимъ, сохранился конспектъ его драмы о Софьѣ; коснувшись за
тѣмъ предковъ нашихъ драматурговъ, Пушкинъ ставитъ вопросъ, почему же нѣтъ у насъ настоящей трагедіи, и, отвѣчая на этотъ вопросъ, дѣлаетъ одно, не лишенное глу
бины, замѣчаніе, что народная трагедія родилась на площади, а потомъ уже... была призвана въ аристократическое общество, — а у насъ было напротивъ: мы захотѣли придворную сумароковскую поэзію низвести на площадь.
Разсматривая вопросъ о правдоподобіи въ искусствѣ и на сценѣ, Пушкинъ уже сто лѣтъ назадъ возстаетъ противъ мнѣній, что прекрасное есть подражаніе изящной природѣ) и что вся сила искусства въ его правдоподобіи, онъ первый вступается за права условнаго на сценѣ, —о чемъ Заговорили у насъ только послѣ статьи Брюсова и первыхъ, удачныхъ постановокъ г. Мейерхольда въ условныхъ фор
махъ стилизаціи («Жизнь человѣка», «Въ городѣ», «Чудо св. Антонія» и др.).
И, возставая противъ чрезмѣрныхъ требованій реализма, Пушкинъ правильно задаетъ вопросъ: почему же статуи разукрашенныя (и слѣдовательно ближайшія къ природѣ) нравятся намъ менѣе чисто мраморныхъ и мѣдныхъ? Почему поэтъ предпочитаетъ выражать мысли свои стихами?
Съ большимъ чутьемъ и тонкимъ пониманіемъ указываетъ онъ, что на сценѣ условное играетъ большую роль,— здѣсь самое зданіе, раздѣленное на двѣ части, препятствуетъ правдоподобію. Правдоподобіе костюмовъ, красокъ, времени
и мѣста всегда нарушалось лучшими драматическими писателями. «У Шекспира римскіе лекторы сохраняютъ обычаи лондонскихъ альдерменовъ; у Кальдерона храбрый Коріоланъ вызываетъ противника на дуэль и бросаетъ ему перчатку.,. У Расина полу скифъ Ипполитъ говоритъ... языкомъ маркиза. У Корнеля Клитемнестру сопровождаетъ швейцарская гвар
дія... А между тѣмъ Кальдеронъ, Шекспиръ, Корнель, Расинъ стоятъ на высотѣ недосягаемой».
Объ этой высотѣ недосягаемой думалъ и Пушкинъ, подготовляя себя къ дѣятельности драматурга. Своему успѣху или неуспѣху въ роли драматурга онъ придавалъ очень большое значеніе. Долго не рѣшался онъ, какъ это видно изъ замѣтокъ о Борисѣ Годуновѣ, выпустить въ свѣтъ свою первую драму. Какъ ни привыкъ онъ къ нападкамъ критики, но,—признается Пушкинъ, — «неуспѣхъ огорчилъ бы меня, ибо я твердо увѣренъ, что нашему театру приличны на
родные законы драмы Шекспира, а не придворный обычай трагедіи Расина, а всякій неудачный опытъ можетъ замедлить преобразованіе сцены».
III.
Совершенно неправильно было бы видѣть въ Шекспирѣ только учителя Пушкина въ области техники драмы и анализа человѣческой души. Пушкина, какъ и Гете, роднили и сближали съ Шекспиромъ болѣе разнообразныя и крѣпкія связи. Дто было единеніе одинаково мыслящихъ и одинаково настроенныхъ дущъ.
XVI вѣкъ, выразителемъ интересовъ котораго, его исканій, его мечтаній, былъ Шекспиръ, чрезвычайно близокъ второй половинѣ XVIII вѣка въ Германіи и 20-мъ годамъ XIX вѣка въ Россіи. Мятежный вѣкъ, вѣкъ широкихъ общечеловѣческихъ идеаловъ, гуманизма, вѣкъ поли
тическихъ протестовъ и нарождающагося свободомыслія— находитъ себѣ прямые отголоски вч> поколѣніи Гете и Пушкина.
Они и находились подъ могучимъ вліяніемъ Шекспира,
какъ человѣка и писателя, проникнутаго сложными инте
Проф. Д. Н. Кардовскій.—„Балъ въ Москвҍ въ 20-хъ годахъ“.
На балу—Пушкинъ, Мицкевичъ, Вяземскій, Чаадаевъ, Погодинъ, Нащокинъ.
Фот. К. Глыбовской.
готовился. Много читалъ, думал а, увлекался Шекспиромъ, сопоставлялъ французскую классическую драму и ея теоре
тиковъ съ нѣмецкой драмой, со мнѣніями Канта, Лессинга и др.; подробно ознакомился съ исторіей русскаго театра
и драмы XVIII вЪка, заглядывалъ посильно и въ предыдущіе вѣка. Въ его замѣткахъ о драмѣ есть упоминанія о ми
стеріи Дм. Ростовскаго и о драмахъ, приписываемыхъ прежде Софьѣ Алексѣевнѣ (ошибка, которую, несмотря на прекрас
нѣйшій трудъ И. А. Шляпкпна, до сихъ поръ повторяетъ С. А. Венгеровъ!) ;въ черновыхъ наброскахъ, между прочимъ, сохранился конспектъ его драмы о Софьѣ; коснувшись за
тѣмъ предковъ нашихъ драматурговъ, Пушкинъ ставитъ вопросъ, почему же нѣтъ у насъ настоящей трагедіи, и, отвѣчая на этотъ вопросъ, дѣлаетъ одно, не лишенное глу
бины, замѣчаніе, что народная трагедія родилась на площади, а потомъ уже... была призвана въ аристократическое общество, — а у насъ было напротивъ: мы захотѣли придворную сумароковскую поэзію низвести на площадь.
Разсматривая вопросъ о правдоподобіи въ искусствѣ и на сценѣ, Пушкинъ уже сто лѣтъ назадъ возстаетъ противъ мнѣній, что прекрасное есть подражаніе изящной природѣ) и что вся сила искусства въ его правдоподобіи, онъ первый вступается за права условнаго на сценѣ, —о чемъ Заговорили у насъ только послѣ статьи Брюсова и первыхъ, удачныхъ постановокъ г. Мейерхольда въ условныхъ фор
махъ стилизаціи («Жизнь человѣка», «Въ городѣ», «Чудо св. Антонія» и др.).
И, возставая противъ чрезмѣрныхъ требованій реализма, Пушкинъ правильно задаетъ вопросъ: почему же статуи разукрашенныя (и слѣдовательно ближайшія къ природѣ) нравятся намъ менѣе чисто мраморныхъ и мѣдныхъ? Почему поэтъ предпочитаетъ выражать мысли свои стихами?
Съ большимъ чутьемъ и тонкимъ пониманіемъ указываетъ онъ, что на сценѣ условное играетъ большую роль,— здѣсь самое зданіе, раздѣленное на двѣ части, препятствуетъ правдоподобію. Правдоподобіе костюмовъ, красокъ, времени
и мѣста всегда нарушалось лучшими драматическими писателями. «У Шекспира римскіе лекторы сохраняютъ обычаи лондонскихъ альдерменовъ; у Кальдерона храбрый Коріоланъ вызываетъ противника на дуэль и бросаетъ ему перчатку.,. У Расина полу скифъ Ипполитъ говоритъ... языкомъ маркиза. У Корнеля Клитемнестру сопровождаетъ швейцарская гвар
дія... А между тѣмъ Кальдеронъ, Шекспиръ, Корнель, Расинъ стоятъ на высотѣ недосягаемой».
Объ этой высотѣ недосягаемой думалъ и Пушкинъ, подготовляя себя къ дѣятельности драматурга. Своему успѣху или неуспѣху въ роли драматурга онъ придавалъ очень большое значеніе. Долго не рѣшался онъ, какъ это видно изъ замѣтокъ о Борисѣ Годуновѣ, выпустить въ свѣтъ свою первую драму. Какъ ни привыкъ онъ къ нападкамъ критики, но,—признается Пушкинъ, — «неуспѣхъ огорчилъ бы меня, ибо я твердо увѣренъ, что нашему театру приличны на
родные законы драмы Шекспира, а не придворный обычай трагедіи Расина, а всякій неудачный опытъ можетъ замедлить преобразованіе сцены».
III.
Совершенно неправильно было бы видѣть въ Шекспирѣ только учителя Пушкина въ области техники драмы и анализа человѣческой души. Пушкина, какъ и Гете, роднили и сближали съ Шекспиромъ болѣе разнообразныя и крѣпкія связи. Дто было единеніе одинаково мыслящихъ и одинаково настроенныхъ дущъ.
XVI вѣкъ, выразителемъ интересовъ котораго, его исканій, его мечтаній, былъ Шекспиръ, чрезвычайно близокъ второй половинѣ XVIII вѣка въ Германіи и 20-мъ годамъ XIX вѣка въ Россіи. Мятежный вѣкъ, вѣкъ широкихъ общечеловѣческихъ идеаловъ, гуманизма, вѣкъ поли
тическихъ протестовъ и нарождающагося свободомыслія— находитъ себѣ прямые отголоски вч> поколѣніи Гете и Пушкина.
Они и находились подъ могучимъ вліяніемъ Шекспира,
какъ человѣка и писателя, проникнутаго сложными инте