Пѣсня.

Матушка — родимая, Лягъ ты отдохнуть:
Вѣдь слезами мертваго Къ жизни не вернуть!
Вѣрно, такъ назначено Молодцу судьбой...
Сынъ другой хранителемъ Будетъ надъ тобой!
Успокоитъ въ старости Онъ старушку — мать, Какъ ребенка малаго Будетъ баловать!
Вѣрь ты, злодѣяніе
Самъ онъ не проститъ И убійцамъ молодца Скоро отомститъ!

Что ты плачешь, милая, Надрываешь грудь?..

Вѣдь слезами мертваго Къ жизни не вернуть!
Говорилъ мнѣ вѣтеръ нѣжно: На Кавказѣ все мятежно, Покорять его опять

Лѣтъ придется двадцать пять!

— Знаю, вѣтеръ, ты болтливый! И трусливый!
—овъ.

Блесни гроза!

Блесни, гроза! — Синѣющія тучи На высотѣ кочуютъ и дрожатъ;
Уже отцвѣлъ рубиновый закатъ,
И стихнулъ лѣсъ росистый и дремучій.
Прозрачныхъ волнъ напѣвы чуть слышны, И шелестъ ихъ смолкаетъ постепенно... Но я хочу, чтобъ рокотала пѣна
Межъ гулкихъ скалъ... Довольно тишины!
Гроза, бушуй: снопомъ горячихъ молній Пронзи росой обрызганную ночь;
Взволнуй моря и пѣну ихъ всклокочь И трепетомъ подводный міръ наполни!
Съ растущей тьмой свою продли вражду, Пылай, греми: душа смятенью - рада. Я звона бурь нетерпѣливо жду,
Внимать грозѣ — высокая услада!
Не бирюза спокойной вышины
Меня влечётъ, не радуга въ лазури;— Я пѣснь сложилъ передразсвѣтной бури Цвѣтнымъ огнямъ. — Довольно тишины!

М. Н.

Романсъ.

Слышалъ я и моря рокотъ,
Стонъ земли, и вѣтра шопотъ... . . . . . . . . . . .
Говорили волны моря,
Что повсюду много горя, Что забыты миръ, любовь, Что рѣкою льется кровь...
— Знаю, море, ты болтливо! Говорливо!
Говорила мнѣ земля,
Что не вспаханы поля, Что повсюду недородъ
Моритъ голодомъ народъ!

— Знаю, ты, земля, болтлива!

Говорлива!

У тюремныхъ воротъ.

У тюремныхъ воротъ Собирался народъ
Густо... Мрачно смотритъ тюрьма И на улицѣ тьма...
Пусто!

Собирались они

Въ разрѣшенные дни
Дружно... Чтобъ родныхъ поглядѣть Дозволенье имѣть
Нужно...
Безъ разбора сюда
Тащатъ всѣхъ безъ суда!
Просто...
Мнѣ ты на слово вѣрь:
Въ день сажаютъ теперь
До-ста!
И сидятъ тутъ года Въ ожиданьи суда
Люди!
И мечтаютъ всѣ дни О какомъ-то они
Чудѣ...
У закрытыхъ воротъ Терпѣливо народъ
Мнется!
Онъ въ ночной тишинѣ Къ молчаливой стѣнѣ
Жмется! Глаза влажны отъ слезъ, Леденитъ ихъ морозъ...
Жутко! Сердцемъ молятъ безъ словъ: — „Да откройте-жъ засовъ!
Нутка!“

В. Тр—овъ.

Въ гробу дѣйствительно лежалъ я...

Мнѣ показалось, что кто-то разсмѣялся...

И хотѣлъ бѣжать, ноги отказывались повиноваться... Хотѣлъ позвать кого-либо, горло сжали чьито невидимыя руки...

Тѣ же руки подвели меня къ самому гробу... Началось унылое похоронное пѣніе... Я видѣлъ, какъ неслышно въ дверь покойницкой, одна за другой, входили тѣни... Ужасныя тѣни. Лица ихъ искрив

лены отъ мукъ и страданій, одежда разстерзана: у нѣкоторыхъ изъ ранъ текла алая кровь... Въ покойницкой становилось душно... кровавыя тѣни окру

жили меня тѣснымъ кольцомъ... я почувствовалъ даже ихъ прикосновеніе, увидѣлъ на себѣ капли крови... Таинственный хоръ пѣлъ унылыя молитвы... кое-гдѣ слышался шопотъ.

Панихидное пѣніе, близилось къ концу... Одна за другой исчезали кровавыя тѣни... Я остался одинъ... Я почувствовалъ, что ко мнѣ возвращаются силы... Я рванулся впередъ... Уронилъ подсвѣчникъ... Ки

сея, покрывавшая мертвое тѣло, запылала. Я упалъ на полъ...

. . . . . . . . . . . . . . .

Оказывается, я надъ газетой задремалъ въ креслѣ... Фу! Какой глупый сонъ!

Nemo.

Изъ бодрыхъ пѣсенъ. Будемъ вѣрить легкокрылой

Жизнерадостной мечтѣ! — Страшно думать надъ могилой Въ непробудной темнотѣ.
О несбывшейся надеждѣ
Дарѣ сердца золотомъ Полной силъ когда-то прежде И разрушенной потомъ...
Это было, это было! —
Не вернутся годы тѣ... Будемъ вѣрить легкокрылой.
Жизнерадостной мечтѣ. Міръ отчаянье забудетъ,
Обагрятъ его цвѣты... Это будетъ, это будетъ
По завѣту красоты! Волны дружныя, звените,
Какъ весной — колокола; Солнце алое въ зенитѣ,
Ночь безлунная - прошла!
М. Н.