совестно зарегистрирована без всякого мудрствования. Если эта подробность случайна — зачем ее изображать, если она неслучайна — почему бы не проследить глубже ее значимость.
У молодого художника Гапоненко портрет изобретателя Гроховского оромантизирован драматическим фоном неба, сумеречной настроенностью воздуха и подчеркнутой задум
чивостью лица, что попахивает старинными портретами барских щеголей, кокетничающих печоринскими настроениями.
Художник Котов в портрете т. Тимошенко на фоне полыхающего неба с маячащим в снегу в конце деревни отрядом добился впе
чатления гигантской фигуры бойца. Волевая голова всадника повернута в бок в зорком
наблюдении, косит глазом в ту же сторону и конь, повернув морду и раздув ноздри.
Просто и непритязательно дал портрет М. Пархоменко художник Струнников, изобра
зив красноармейца рассматривающим карту, положенную на столбик боевых ящиков.
Много удачнее его же работы портрет т. Городовиксва, организатора калмыцкой револю
ционной сотни. Тов. Городовиков стоит в поле в папахе и кавказской бурке, лошадь, заслоненная всадником, любовно положила на его плечо морду.
Портрет полон наивности, но эта дружба коня со всадником, спокойное любопытство коня и острый наблюдательный глаз его хозяи
на выводят изображение за рамки плоскости и углубляют портретную характеристику. Осо
бенно хорошо звучат ритмическая согласован
ность слегка расставленных ног всадника и передних ног коня.
Тот же мотив, но еще наивнее, разработан Модоровым. У него т. Опанасенко сидит в комнате у окна, в шапке, опоясанный широкой красной лентой с надписью вверх ногами:
«... всех стран соединяйтесь», на груди два ордена, в руке ценная серебряная шашка, а в окно уставился мордой нетерпеливый конь. Лицо героя спокойное, глаза сощуренные, человек позирует.
Мы видим, что робкие попытки преодолеть натуралистическую ограниченность в портрете не идут дальше аксесуарной символики и психологического акцента (наблюдение, размыш
ление, позирование, усталое спокойствие и т. п.), но не психологической характеристики.
Попытка увязать с окружением носит скорее декоративный характер (боевые ящики,
маячащий отряд вдали деревни). Между тем изоляция портретной натуры от бурной и зна
чительной действительности наших дней не проходит безнаказанно, снижая не только со
циальную, но и художественную ценность портрета. Конечно, при всем натуралистическом усердии художнику, поскольку он талантлив
и не совсем мертв, не удается вытравить от
печатка величайшего исторического момента, в круговорот которого ураганно вовлекается и стоящий на месте, и бегущий навстречу, и убегающий прочь.
Но невольный прорыв к отголоскам социального окружения носит естественно случайный характер и, конечно, может служить удобной
лазейкой для чуждых нам, а иногда прямо враждебных наслоений.
Если в живописи, посвященной армии, мы затрудняемся сейчас подыскать подходящий пример, то достаточно яркое документирование нашей мысли дает установившийся трафарет в изображении ударников. Желая показать величайшее напряжение энергии, воли и твердой непоколебимости в лице ударника, худож
ники придают ему вид человека угрюмого, недоброжелательного, с явным отпечатком перегруженности и усталости.
Конечно, это выглядит дико и совершенно не отвечает месту и времени в стране, где
труд стал делом чести и радостной потребности творчества.
Но таков неизбежный трех натурализма как метод изображения объекта вне закономерной, органичной увязки его с окружением. Можно так писать очень верно, кропотливо и добро
совестно, не солгав ни в одной мельчайшей
подробности, и тем не менее именно поэтому исказить подлинное настоящее лицо человека, оклеветать его и его среду.
Натурализм аполитичен и пассивен по своей сущности и в эпоху великого напряжения сил и воли является естественно неумышлен
ным и потому не так легко разоблачаемым проводником доживающих пережитков инди
видуалистической настроенности и скептической ограниченности. Он — скрытый враг и целеустремительности и жизнерадостности. Если в отдельных проявлениях эта враждебность не сказывается с достаточной явственностью, то
от этого еще не уменьшается ее подспудная действенность, для него вещи — мертвы, а люди — мертвее вещей.
Правда, социальная значимость нашей эпохи настолько велика, что властно говорит сама за себя через голову художников, быть может, ей и не чуждых, но не вполне еще осознавших ее и освоившихся с ней. Это заметно сказы
вается в собрании картин, совместно накопляющих и сгущающих малозаметный порознь со
циальный акцент отдельных полотен. Но также и наоборот, собрание картин может выявить и отрицательный момент, незамечаемый в отдельно взятом полотне (пример — ударническая портретика).
Осознанная в художественном процессе творчества действительность является организующей силой, которая заостряет талант художника и воспитывает зрителя, тогда как не
осознанная — только пассивный и часто немой свидетель, заговорить которого может заставить только надпись к картине. Художествен
ное же произведение должно громко говорить без слов.
Важность затронутого нами вопроса побуждает нас заострить его, быть может, с излишком резкости. Но это не потому, что нужно кого-то обидеть, а наоборот, оттого, что в интересах борющегося пролетариата необходима, остро необходима максимальная напряжен
ность талантов и максимальное использование их в ответственный час великой борьбы.
Яркий отход от натуралистического письма проявил художник Шурпин и в своей замечательной работе «Краснознаменка».
Шурпин — молодой художник. Он только еще нащупывает свой художественный путь. Его красочная гамма элементарна и бедна, его рисунок не отличается ни обоснованной уверенностью, ни особенной силой, и тем не ме