нее его произведение и при этих нехватках оставляет позади себя искусную, в известной мере виртуозную работу художника Машкова (портрет старого партизана). Так огромна его эмоциональная действенность. Это произведение запечатлено неоспоримым даром вдохновения; художник живет в нем не только наблюдательным глазом и искусной рукой, которые все же еще недостаточно опытны и находчивы, а прежде всего той взволнованностью
переживаний, которая свидетельствует, что он в своей картине воздает дань удивления как современник и гражданин героическому участию пролетарской женщины в классовых бо
ях. Эту взволнованность художник передал в суровой монументальности композиции, в строгой фигуре сидящей женщины и в недетской задумчивости девочки, прислонившейся к ма
тери, а главное — контрастом успокоенного ритма линий в рисунке с приглушенной тревогой в колорите, построенном на игре потухше
го красного цвета одежды матери с резвой розоватостью одежды девочки на глухом уг
рожающем коричневом фоне. Импонирующая глубина фона подчеркнута неясными фресками
боевых эпизодов, а на желтоватом просвете — отчетливой фреской санитарок на поле битвы.
Могучее тело, строгое, погруженное в воспоминания лицо, развернутая еще недочитанная книга на коленях, девочка с недетской серь
езностью, устремившаяся вперед с ручкой, отброшенной назад через локоть матери, обнявшей ее и любовно пожимающей другую ру
чонку ребенка — таков неизгладимый образ матери-боевика, с большими руками и простоватым телом родительницы и труженицы.
Зритель сразу воспринимает и прошлое и настоящее этой женщины, вышедшей из подва
лов нужды, тяжелого труда, от жизни, полной лишений, терпкого горя, и в мужественной борьбе за общее дело проложившей себе дорогу к новой осмысленной, еще не целиком радостной, но зато своими руками надежно устроенной жизни.
Весь этот сложный комплекс впечатлений и переживаний передан в энергичном развороте композиции, исполненной усмиренной динами
ки, где в напряженном внешнем спокойствии ощущается неистощимый запас воли. Драмати
ческая насыщенность заслоняет досадные нех
ватки мастерства, которые ощутительны и в рисунке и в фактуре. Простительные для мо
лодого художника, они, однако, становятся опасным явлением, поскольку в них сказывает
ся не одна лишь неопытность, но и некоторая нарочитость небрежности к виртуозности мастерства. А нам кажется, что доля такой не
брежности в работах Шурпина имеется. Ее необходимо сигнализировать, ибо иначе худож
нику угрожает преждевременное остарение и впадение в тривиальность, от которых не мо
гут спасти ни идеологическая выдержанность, ни целевая установка без углубленного мастерства.
Чтобы удержать завоеванную позицию, художнику нужно много работать еще и над собой в освоении знаний, и над своими картинами в освоении техники.
В художественных приемах Шурпина в «Краснознаменке» довольно явственно звенит струя рублевской манеры, на этот раз удачно примененной к революционному сюжету нашего
времени, но без ее праздничной звучности и - безмятежной напевности, свойственных руб
левскому пафосу, ибо они и не могли быть увязаны с ригористическим обличием краснознаменки, с трудовым и боевым драматизмом ее жизни.
Каждая манера в своей полноте обусловлена временем, сюжетом и его целевой установкой и, конечно, индивидуальностью художника, по
особому преломляющей эти элементы. Поэтому не в заимствовании своеобразных особенно
стей чужой манеры надо искать пути своего самоопределения, а в своем собственном росте, в умении претворять творческие замыслы в образы, органично увязанные с действительностью в ее целом и со своим собственным нарастающим становлением.
Найти монументальное решение не так уж легко, и здесь дело не только в сюжете, а прежде всего в методе подачи изображения. Та же краснознаменка и с той же девочкой в картине Шурпина, выставленной в Историческом музее, не оставляла никакого впечатле
ния. В ней Шурпин следовал строго натуре, не прибегая к помощи манеры, заимствованной у Рублева.
Огромное полотно Пшеничникова, изображающее переход кавалерийского полка через пустыню Кара-Кум, так же мало дает представ
ления о величине пустыни, как и о подвиге этого мужественного перехода; художник настолько измельчил людей и лошадей, оставив их в то же время дробно четкими, что они пе
рестают быть мерой вещей, особенно при неугаданной линии горизонта. Плоскость изображения имеет свои особенности, с которыми необходимо серьезно и вдумчиво считаться.
В натуре, охватывая глазом горизонт, мы получаем представление о величии картины не тем, что вникаем в мелочи и детали. Если мы видим в натуре вишни в цвету, это не значит,
что мы в состоянии пересчитать тычинки в цветке или облюбовать каждый цветок в от
дельности. И смешон тот художник, который с точностью фотографа вырисовывает каждый
листик и былинку. Но это не исключает, что в изображении мы как раз и дадим с нарочитой четкостью мелкую деталь, мимо которой, не заметив ее, проходит обывательский взгляд, если эта деталь помогает раскрытию образа. Так например, в картине Тимофеева эту роль выполняют вытянутые губы, в портрете Городовикова — копыта лошади, в картине Дроздова — поднятая рука командира, прося
щего слова, в то время как рядовые матросы
подают горячо реплики и говорят вперебивку, у Львова — санитарки, к сожалению, не выполняющие своей службы в его картине, тогда как аналогичная деталь, т. е. мелкие изображения людей на горизонте, выполняет успешно свою службу у Самохвалова в его кар
тине «Военизированный комсомол», потому что художник сумел дать осязаемый переход. Еще более характерен другой момент в той же кар
тине — взвихренные волосы и взветренное платье у одной лишь комсомолки в сторону ее движения, что делает ее фигурку легкой и динамичной и придает жизнь всему остальному отряду, нарочито скованному мерным рит
мом линий винтовок на ремне через плечо и поднятых к ним рук.
Подобно тому как для изображения тысячи
переживаний, которая свидетельствует, что он в своей картине воздает дань удивления как современник и гражданин героическому участию пролетарской женщины в классовых бо
ях. Эту взволнованность художник передал в суровой монументальности композиции, в строгой фигуре сидящей женщины и в недетской задумчивости девочки, прислонившейся к ма
тери, а главное — контрастом успокоенного ритма линий в рисунке с приглушенной тревогой в колорите, построенном на игре потухше
го красного цвета одежды матери с резвой розоватостью одежды девочки на глухом уг
рожающем коричневом фоне. Импонирующая глубина фона подчеркнута неясными фресками
боевых эпизодов, а на желтоватом просвете — отчетливой фреской санитарок на поле битвы.
Могучее тело, строгое, погруженное в воспоминания лицо, развернутая еще недочитанная книга на коленях, девочка с недетской серь
езностью, устремившаяся вперед с ручкой, отброшенной назад через локоть матери, обнявшей ее и любовно пожимающей другую ру
чонку ребенка — таков неизгладимый образ матери-боевика, с большими руками и простоватым телом родительницы и труженицы.
Зритель сразу воспринимает и прошлое и настоящее этой женщины, вышедшей из подва
лов нужды, тяжелого труда, от жизни, полной лишений, терпкого горя, и в мужественной борьбе за общее дело проложившей себе дорогу к новой осмысленной, еще не целиком радостной, но зато своими руками надежно устроенной жизни.
Весь этот сложный комплекс впечатлений и переживаний передан в энергичном развороте композиции, исполненной усмиренной динами
ки, где в напряженном внешнем спокойствии ощущается неистощимый запас воли. Драмати
ческая насыщенность заслоняет досадные нех
ватки мастерства, которые ощутительны и в рисунке и в фактуре. Простительные для мо
лодого художника, они, однако, становятся опасным явлением, поскольку в них сказывает
ся не одна лишь неопытность, но и некоторая нарочитость небрежности к виртуозности мастерства. А нам кажется, что доля такой не
брежности в работах Шурпина имеется. Ее необходимо сигнализировать, ибо иначе худож
нику угрожает преждевременное остарение и впадение в тривиальность, от которых не мо
гут спасти ни идеологическая выдержанность, ни целевая установка без углубленного мастерства.
Чтобы удержать завоеванную позицию, художнику нужно много работать еще и над собой в освоении знаний, и над своими картинами в освоении техники.
В художественных приемах Шурпина в «Краснознаменке» довольно явственно звенит струя рублевской манеры, на этот раз удачно примененной к революционному сюжету нашего
времени, но без ее праздничной звучности и - безмятежной напевности, свойственных руб
левскому пафосу, ибо они и не могли быть увязаны с ригористическим обличием краснознаменки, с трудовым и боевым драматизмом ее жизни.
Каждая манера в своей полноте обусловлена временем, сюжетом и его целевой установкой и, конечно, индивидуальностью художника, по
особому преломляющей эти элементы. Поэтому не в заимствовании своеобразных особенно
стей чужой манеры надо искать пути своего самоопределения, а в своем собственном росте, в умении претворять творческие замыслы в образы, органично увязанные с действительностью в ее целом и со своим собственным нарастающим становлением.
Найти монументальное решение не так уж легко, и здесь дело не только в сюжете, а прежде всего в методе подачи изображения. Та же краснознаменка и с той же девочкой в картине Шурпина, выставленной в Историческом музее, не оставляла никакого впечатле
ния. В ней Шурпин следовал строго натуре, не прибегая к помощи манеры, заимствованной у Рублева.
Огромное полотно Пшеничникова, изображающее переход кавалерийского полка через пустыню Кара-Кум, так же мало дает представ
ления о величине пустыни, как и о подвиге этого мужественного перехода; художник настолько измельчил людей и лошадей, оставив их в то же время дробно четкими, что они пе
рестают быть мерой вещей, особенно при неугаданной линии горизонта. Плоскость изображения имеет свои особенности, с которыми необходимо серьезно и вдумчиво считаться.
В натуре, охватывая глазом горизонт, мы получаем представление о величии картины не тем, что вникаем в мелочи и детали. Если мы видим в натуре вишни в цвету, это не значит,
что мы в состоянии пересчитать тычинки в цветке или облюбовать каждый цветок в от
дельности. И смешон тот художник, который с точностью фотографа вырисовывает каждый
листик и былинку. Но это не исключает, что в изображении мы как раз и дадим с нарочитой четкостью мелкую деталь, мимо которой, не заметив ее, проходит обывательский взгляд, если эта деталь помогает раскрытию образа. Так например, в картине Тимофеева эту роль выполняют вытянутые губы, в портрете Городовикова — копыта лошади, в картине Дроздова — поднятая рука командира, прося
щего слова, в то время как рядовые матросы
подают горячо реплики и говорят вперебивку, у Львова — санитарки, к сожалению, не выполняющие своей службы в его картине, тогда как аналогичная деталь, т. е. мелкие изображения людей на горизонте, выполняет успешно свою службу у Самохвалова в его кар
тине «Военизированный комсомол», потому что художник сумел дать осязаемый переход. Еще более характерен другой момент в той же кар
тине — взвихренные волосы и взветренное платье у одной лишь комсомолки в сторону ее движения, что делает ее фигурку легкой и динамичной и придает жизнь всему остальному отряду, нарочито скованному мерным рит
мом линий винтовок на ремне через плечо и поднятых к ним рук.
Подобно тому как для изображения тысячи