Говорили
(объясненья ходкие!) будто вы
не едете
из-за чахотки. И вы—
в Европе,
где каждый из граждан смердит покоем,
едой,
валютцей.
Не чище ль
наш воздух,
разреженный дважды
грозою
двух революций? Бросить республику с думами,
с бунтами,
лысину
южной зарей озарив. Разве не лучше,
как Феликс Эдмундович, сердце отдать
временам на разрыв? Здесь
дела по горло,
рукав по локти, знамена неба
алы,—
и соколы-сталь
в моторном клекоте глядят,
чтоб не лезли орлы. Делами,
кровью,
строкою этою,
нигде не бывшею в найме,— мы славим
взвитое красной ракетою, октябрьское
руганное
и пропетое,
пробитое пулями знамя.
(объясненья ходкие!) будто вы
не едете
из-за чахотки. И вы—
в Европе,
где каждый из граждан смердит покоем,
едой,
валютцей.
Не чище ль
наш воздух,
разреженный дважды
грозою
двух революций? Бросить республику с думами,
с бунтами,
лысину
южной зарей озарив. Разве не лучше,
как Феликс Эдмундович, сердце отдать
временам на разрыв? Здесь
дела по горло,
рукав по локти, знамена неба
алы,—
и соколы-сталь
в моторном клекоте глядят,
чтоб не лезли орлы. Делами,
кровью,
строкою этою,
нигде не бывшею в найме,— мы славим
взвитое красной ракетою, октябрьское
руганное
и пропетое,
пробитое пулями знамя.