коричневого цвета, вся в дырках. Сообразили — Колизей. Проехали дальше, спустились с холма на площадь —у остановки раскинулся великолепный сад с пальмами и лаврами. Мы сошли с трамвая и пошли в сад. Главная аллея асфальтирована, по бокам чистенькие до
рожки. Было как раз воскресенье, синее, солнечное. Римляне, отдыхающие, праздничные, дети и взрослые, сидят на скамейках, гуляют по дорожкам, по аллее катятся автомобили, упряжки с бу
бенчиками, в начищенныя сбруях. Идем по боковой аллее на взгорье.
Запах лавров, лимона и еще каких-то неизвестных нам цветов вроде жасмина стоит в нагретом солнцем воздухе. И это декабрь! Перед нами вырастает грандиозная развалина вдвое наших триумфальных ворот. Колоссальные провалы окон и дверей, этажей в пять размером каждое окно и этажей в восемь — двери. Камень странной кладки, грубый, ноздреватый. А стоит тысячелетие. Подходим ближе, видим надпись —Термы Каракаллы.

Кто купался в этих банях и на чьи пропорции они рассчитаны? Здесь мог уместиться целиком весь тогдашний Рим.

Обходим почтительно и осторожно развалину. Поднимаемся наверх. Дорожка ровная, цементированная, уводит к какому-то бла
готворительному церковному учреждению; тоненький колокол блямкает, исходя в благочестивом рвении. Плющи густо заросли по стенам. Какие-то древнейшие, скрюченные, сгорбленные, в бок и врозь согнутые старухи ползают и ковыляют вокруг часовни. По
хоже, что они прислуживали в банях Каракаллы еще во времена их действия, да так и остались при них древним живым инвентарем. Проходит на молитву целая толпа монастырских воспитанниц, в черном с белыми шапочками на голове. Пепиньерки-монашки с четками в руках сопровождают это стадо будущих христовых невест.
Бррр! Смерть и развалины среди лавров и магнолий, тление духа, как крошево камней. Аббатства и монастыри рядом с римскими древностями, живые покойники, двигающиеся в черных сутанах, — это ли не гнуснейшая комедия человеческих развалин!
Обходим кругом Каракалловы бани и спускаемся снова на главную аллею. Впереди щебечет парочка туристов-французов. Эти-то довольны и счастливы окунуться в смесь антично-современного тления всех этих аббатств, мадонн, обломков мрамора, стертых цезаревых надписей. Спешу сравнивать бани Каракаллы с банями Диоклециана. Делюсь со спутницей предположениями, что в Риме оттого
так и тепло, что повсюду в свое время топились столь преувеличенного размера бани. Впрочем, все это подделывается воображением на русский лад. Бани, верно, у них не топились, а так—полоскались римляне в холодной водичке.
Развалины, при всех их грандиозности и исторической ценности, производят впечатление неубранного сора в хорошем городе. Ло
мать их, конечно, жалко, но когда-нибудь же они доразрушатся. А на римлян они действуют развращающе: ведь сколько одних продавцов открыток и гидов! Рим ничего не производит кроме своих древностей. И психология итальянца — будь он извозчиком или