торговцем — вся построена на туристах. Есть турист — есть и заработок. Рим эксплоатирует свои обломки всячески, — в качестве образцов искусства и в качестве исторических памятников, но глав
ным образом как главный источник существования, всех этих бесчисленных альберго — гостиниц, отелей, средств сообщения, вплоть до упомянутых продавцов открыток и гидов. Это становится противным. Начинает казаться, что беззаботность и социальное легкомыслие итальянцев в значительной степени предопределены этим вечно теплым воздухом, расслабляющим ароматом и традиционной верой в прочность своих развалин, реставрация и ремонт которых оправдывает себя материально, заставляет итальянца благоговеть перед ними не только артистически, но весьма и материально:
Идешь
и не хочешь мира иного; воздух —

такой раздушенно густой, что сам ты делаешься

замаринован
в теплый, пряный
лавровый настой.
Это вообще по поводу римских ощущений. А вот стихи, специально навеянные осмотром бань Каракаллы:

Термы Каракаллы

Будет дурака ломать, Старый Рим!
Термы Каракалловы— это ж —
грим!
Втиснут в камни шинами новый след. Ты ж —
покрыт морщинами древних лет.
Улицами ровными в синь и в тишь,
весь загримированный стал —

стоишь.

Крошится и рушится пыль со стен:
нету больше ужаса тех страстей.
Трещина раззявлена в сто гробов;
больше нет хозяина тех рабов.
Было по плечо ему кладку класть,

спинами бичуемых в кровь и всласть.

Без воды,

без обуви — пыл остыл...

Пали катакомбами в те пласты.
Силу
силой меряя, крался враг,
Римская империя стерлась
в прах.