не теряющихся, а, наоборот, пышно выступающих из-за всех древних закоулков Колизея. Сколько их тут! И местных и приезжих, очевидно, явившихся освидетельствовать столь неудобное в прошлом для их предшественников место. Они и на арене, и у львиных кле
ток, и у ложи цезаря, и у креста, воздвигнутого в Колизее совсем недавно в знак трогательного примирения фашизма с папством. Они всюду, где есть возможность показать себя, как пример долговечности и крепости католичества в сравнении хотя бы со львами и цезарями. И кажется, что вот-вот заскрежещут ржавые задвижки железных дверей и клеток, и львы желтым ураганом бросятся на черные, сумрачные сутаны, на тонзуры, на четки, шевелящиеся в пухлых руках. Но истлели тени львов и выдохся запах мускуса
из клеток. Попы прибрали к рукам Колизей, как и все, что есть в Риме грандиозного.
Так и высится эта огромная, каменная картонка, заросшая травой, среди живого, шумного, отлично планированного города, как обглоданный скелет среди копошащегося муравейника. Снести его, конечно, жалко, как памятник веков, но оградить окружением парков, бульваров, скрыть его от общего городского фона — прямо необходимо. Иначе — дух тления, тишина, мертвенность бесцельно хранимого материала далеко вокруг себя омертвляют воздух, мысли и волю. Как вспомнишь, что стоит он, как стоял во времена цеза
рей, так и потянут к себе какие-то обрывки воспоминаний, детских представлений и ассоциаций, зовущих назад, в тишину архивов, в пыль исторических реликвий. Это давит на всякую активность, на всякую инициативу. Развалины, перенесенные в современье, вредны потому, что они оттесняют от вас сегодняшний день, разводят в вас меланхолию, размеживают какие-то смутные представления о прекрасной жизни, прошедшей и оконченной, представления, по
черпнутые из плоских гимназических учебников, из воспитанного в вас почитания старины, наспех, кое-как втиснувших в вас величие Рима и сладость христианских подвигов.
Но если Колизей грандиозностью своих пропорций, хорошей сохранностью общих контуров внушает вам уважение, то мусор и хлам, царящий на Форуме, совсем уже не скрывает шарлатанства в использовании обломков и сам просится на сравнение с сохран
ностью „святах мест“, мощей и гвоздей из креста Иисуса, столь почитавшихся богомолками. И здесь особенно разительно проступает близость искусства с религией.
Все это давно можно было бы убрать, дублировать в тщательных макетах, а рядом, если нужен материал, то дать его образцы
при каждом экспонате. Ведь все равно представления о жизни Рима не вынесешь отсюда никакого. 20 — 30 человек на свете ученых специалистов, досконально знающих значение каждой детали, могут собрать их в целое. Ну, а остальные люди? Остальные люди под их руководством могли бы все это успешней и спокойней проделать в музее, снабженным точными объяснениями, надписями, руководствами. Я утверждаю, что при малом знании истории этих
ток, и у ложи цезаря, и у креста, воздвигнутого в Колизее совсем недавно в знак трогательного примирения фашизма с папством. Они всюду, где есть возможность показать себя, как пример долговечности и крепости католичества в сравнении хотя бы со львами и цезарями. И кажется, что вот-вот заскрежещут ржавые задвижки железных дверей и клеток, и львы желтым ураганом бросятся на черные, сумрачные сутаны, на тонзуры, на четки, шевелящиеся в пухлых руках. Но истлели тени львов и выдохся запах мускуса
из клеток. Попы прибрали к рукам Колизей, как и все, что есть в Риме грандиозного.
Так и высится эта огромная, каменная картонка, заросшая травой, среди живого, шумного, отлично планированного города, как обглоданный скелет среди копошащегося муравейника. Снести его, конечно, жалко, как памятник веков, но оградить окружением парков, бульваров, скрыть его от общего городского фона — прямо необходимо. Иначе — дух тления, тишина, мертвенность бесцельно хранимого материала далеко вокруг себя омертвляют воздух, мысли и волю. Как вспомнишь, что стоит он, как стоял во времена цеза
рей, так и потянут к себе какие-то обрывки воспоминаний, детских представлений и ассоциаций, зовущих назад, в тишину архивов, в пыль исторических реликвий. Это давит на всякую активность, на всякую инициативу. Развалины, перенесенные в современье, вредны потому, что они оттесняют от вас сегодняшний день, разводят в вас меланхолию, размеживают какие-то смутные представления о прекрасной жизни, прошедшей и оконченной, представления, по
черпнутые из плоских гимназических учебников, из воспитанного в вас почитания старины, наспех, кое-как втиснувших в вас величие Рима и сладость христианских подвигов.
Но если Колизей грандиозностью своих пропорций, хорошей сохранностью общих контуров внушает вам уважение, то мусор и хлам, царящий на Форуме, совсем уже не скрывает шарлатанства в использовании обломков и сам просится на сравнение с сохран
ностью „святах мест“, мощей и гвоздей из креста Иисуса, столь почитавшихся богомолками. И здесь особенно разительно проступает близость искусства с религией.
Все это давно можно было бы убрать, дублировать в тщательных макетах, а рядом, если нужен материал, то дать его образцы
при каждом экспонате. Ведь все равно представления о жизни Рима не вынесешь отсюда никакого. 20 — 30 человек на свете ученых специалистов, досконально знающих значение каждой детали, могут собрать их в целое. Ну, а остальные люди? Остальные люди под их руководством могли бы все это успешней и спокойней проделать в музее, снабженным точными объяснениями, надписями, руководствами. Я утверждаю, что при малом знании истории этих