Странно видеть реку кривой. Она падает не только вниз, но и в бок. Вообще здесь ничего похожего нет на наше представле
ние о воде. Но самое обидное, что в месте, которое называется пеклом, вы, будучи весьма испуганы и оглушены, — видите, что на камне стоит удочник.
Оказывается, что туда идет тихая струйка, и рыболовы туда залезают на камни и забрасывают удочки и находят, что это стоит.
Это так же обидно, как если бы мы забрались в ад по какомуто очень сложному поручению и нашли бы там человека, который тихо сидел и сушил белье.
По берегам когда-то стояли большие помосты для вида, теперь их нет — они утащены до последнего кирпича, кроме колонн. Ко
лонны остались, как памятники. Одни колонны стоят рядом, другие полукругом.
Местность очень внушительная. Сбоку порогов — маленькие мельницы на одну миллионную часть силы порогов. Если сравнивать, а сравнивать полагается, то эти мельницы похожи на свисток, ценою в 3 коп., приделанный к буре.
В промежутках между порогами Федор Гладков объясняет лодочнику преимущества коллективного земледелия. Преимущества очень важные.
На порогах мы держимся за скамейки. Раз нас ударили дном о камень.
За „Ненасытцом“ берега зеленые, и на зеленых, крутых, каменных берегах зеленые дикие груши.
Ночевали в совхозе, севооборот которого спутан будущим Днепростроем, потому что все равно поля будут залиты. Когда пока
зывают колышки будущего уровня реки, то странно (слово не очень такое художественное, но подходящее) — странно думать, что и дома, и горы, и острова, и леса пойдут под воду и что здесь будет озеро, местами в 2 и больше версты ширины.
То, что уже готовится в Днепрострое — почти не представимо. Это выходит из пределов описываемого в 300 и 1000 строк.
Ночью спорим об украинском языке. В семье отец говорит порусски, а дети поукраински, а отец хотел бы, чтобы они говорили поанглийски, а дети отказываются говорить порусски, говоря, что если говорить на языке национальных меньшинств, то придется говорить и поеврейски. И спор семьи идет об этом лет 5. А в Тифлисе есть семья, где отец грузин, мать говорит только порус
ски, а дочка 8 лет говорит только погрузински, поэтому мать не может говорить с дочкой без переводчика и очень обижается.
За этим совхозом еще 2 — 3 порога, потом круто поворачивается Днепр, и висит один пролетный кичкасский мост. Имя строи
теля этого моста мне неизвестно. Мосты вообще не подписаны, но известно, что Махно этот мост взорвал.
Мост построен настолько крепко, что два кронштейна его остались несоединенные друг с другом, и это оказалось очень удобным для того, чтобы сбрасывать здесь разного рода грузы. Теперь этот
ние о воде. Но самое обидное, что в месте, которое называется пеклом, вы, будучи весьма испуганы и оглушены, — видите, что на камне стоит удочник.
Оказывается, что туда идет тихая струйка, и рыболовы туда залезают на камни и забрасывают удочки и находят, что это стоит.
Это так же обидно, как если бы мы забрались в ад по какомуто очень сложному поручению и нашли бы там человека, который тихо сидел и сушил белье.
По берегам когда-то стояли большие помосты для вида, теперь их нет — они утащены до последнего кирпича, кроме колонн. Ко
лонны остались, как памятники. Одни колонны стоят рядом, другие полукругом.
Местность очень внушительная. Сбоку порогов — маленькие мельницы на одну миллионную часть силы порогов. Если сравнивать, а сравнивать полагается, то эти мельницы похожи на свисток, ценою в 3 коп., приделанный к буре.
В промежутках между порогами Федор Гладков объясняет лодочнику преимущества коллективного земледелия. Преимущества очень важные.
На порогах мы держимся за скамейки. Раз нас ударили дном о камень.
За „Ненасытцом“ берега зеленые, и на зеленых, крутых, каменных берегах зеленые дикие груши.
Ночевали в совхозе, севооборот которого спутан будущим Днепростроем, потому что все равно поля будут залиты. Когда пока
зывают колышки будущего уровня реки, то странно (слово не очень такое художественное, но подходящее) — странно думать, что и дома, и горы, и острова, и леса пойдут под воду и что здесь будет озеро, местами в 2 и больше версты ширины.
То, что уже готовится в Днепрострое — почти не представимо. Это выходит из пределов описываемого в 300 и 1000 строк.
Ночью спорим об украинском языке. В семье отец говорит порусски, а дети поукраински, а отец хотел бы, чтобы они говорили поанглийски, а дети отказываются говорить порусски, говоря, что если говорить на языке национальных меньшинств, то придется говорить и поеврейски. И спор семьи идет об этом лет 5. А в Тифлисе есть семья, где отец грузин, мать говорит только порус
ски, а дочка 8 лет говорит только погрузински, поэтому мать не может говорить с дочкой без переводчика и очень обижается.
За этим совхозом еще 2 — 3 порога, потом круто поворачивается Днепр, и висит один пролетный кичкасский мост. Имя строи
теля этого моста мне неизвестно. Мосты вообще не подписаны, но известно, что Махно этот мост взорвал.
Мост построен настолько крепко, что два кронштейна его остались несоединенные друг с другом, и это оказалось очень удобным для того, чтобы сбрасывать здесь разного рода грузы. Теперь этот