Но стих,
раструбливающий
Октябрьский гул,—
но стих,
бьющий
оружием класса, мы не продадим

ни за какую деньгу. Записная книжка Лефа

Как я себя чувствую в литературе? Как морская рыбешка в пресной воде. Если зачеркнуть эпитеты, которые всегда почти играют украшательскую роль, то получится очень хорошо: простокак рыба в воде.
Кроме ближайших друзей, с которыми ничто уже не сможет изменить отношений, — Маяковского, Брика, Пастернака, Шкловского и всех лефов, — ко мне хорошо относятся М. Голодный, Светлов, Бабель, О. Форш, Н. Тихонов, А. Веселый. С ними — хоть и ви
дишься редко — чувствуешь непрерывную связь доверия и симпатии, неослабевающих от времени.
Не любят меня славянофилы: П. Орешин, С. Клычков, А. Толстой. Этот при последней встрече смотрел на меня округлившимися посовиному глазами и, качая головой, все повторял: „Ах, Асеев, ка
кой же вы ожесточенный человек! Это на то, как я говорил, что пишет он теперь, очертя голову, на рынок, презирая и рынок и самого себя,
Щеголев сидел, как честертоновское Воскресение, и давил меня холодом молчаливого недоброжелательства. А в общем - им здорово хотелось меня побить, но не было повода и уверенности в своей правоте.
Раскормленные литературные битюги, стареющие протодьяконы от искусства.
Николай Тихонов кавалерист и по виду. Он сух, поджар, постен, и, кажется, лицо его должны пересекать шрамы многочисленных молчаливых схваток. В семье, несмотря на большую неж
ность к ней, он остается поставленным на постой солдатом. У него целый сундук с неопубликованными балладами типа „Синего пакета . Он их не пустил в печать, перейдя на более сложные формы стиха.
Форшиха смотрит вокруг черными прослезившимися от смеха глазами. Она рассказывает законспирированным баритоном о неуловимом завфинчастью одного из издательств.
— Понимаете ли, он буквально распыляется при моем приближении. Я приду, вот вижу лошадь его у подъезда. А его самого