Панферов же ужасно как не любит цифры. И потому количество посеянного у него ни в какой расчетный план артельного хозяйства не входит, так же как никаких коллизий, в связи с уборкой урожая, у него не возникает.
В действительной артели им. Крупской на деньги, вырученные от урожая, прикупили двух лошадей.
„Это была первая победа — прибыль действовала убедительно на практическое сознание крестьянина, прибыль агитировала за артель.
Весной 1926 года в артель вступило еще три семьи... На этот раз коллектив получил в ссуду только 60 пудов семян; 77 пудов было уже своих. 77 пудов своих собственных се
мян—это удостоверение в кредитоспособности“.
У Панферова же этих реальных 77 пудов—„удостоверения в кредитоспособности“— не имеется, так как он орудует с невесомым коллективным хозяйством, о рентабельности, устойчивости и товар
ности которого ничего неизвестно. Зато у него имеется Стешка, дочь Огнева, которая так „выросла, выпрямилась, налилась спелой сливой“ и у которой так „выступили упругие груди“, что у Яшки Чухлява, сына кулака, „чуть дрогнула нижняя губа“ (стр. 10) и он влюбился, а впоследствии (какая необыкновенная судьба!) вступил в артель. Вот это — „удостоверение“!..
Что же касается прибыли, то не прибылью, а лихими разговорами убеждает Степан Огнев, когда он пытается действовать на сознание Ждаркина:
„—Пока ты тут будешь в гнилом болоте торчать, в одиночку корчевать, разбогатеешь, мы далеко отбежим от тебя... И где это ты зацепил, что нашему государству непременно нужно, чтобы ты и я и все такие в одиночку корчевали?“ (стр. 105).
Заявление это — высокоторжественное, но — не „зацепляет“. И преимущества описания настоящей артели перед описанием артели, высосанной из пальца, становятся после этого совершенно очевид
ными, так как все условия достоверности у первого из описаний — наивыгоднейшие.
Стешка, которая агитирует за артель сильней, чем статья дохода, и лучше, чем контрольная цифра в хозяйстве, неслучайно занимает в романе много места. Неслучайно и то, что деревня в романе оказалась без паспорта, сельскохозяйственный район — без специфики, а артель — без производственной биографии.
Все это совершенно естественно для той пронзительной манеры, в которой написан роман. Беллетрист остался беллетристом, даже и в соприкосновении с матерью-землей, и продолжает использовать вещи вне их прямого назначения.
Вот как, например, появляется в романе трактор:
„ — Что такое гремит? Мужики! Чего гремит такое?
Эй, ты, карактерная!
В действительной артели им. Крупской на деньги, вырученные от урожая, прикупили двух лошадей.
„Это была первая победа — прибыль действовала убедительно на практическое сознание крестьянина, прибыль агитировала за артель.
Весной 1926 года в артель вступило еще три семьи... На этот раз коллектив получил в ссуду только 60 пудов семян; 77 пудов было уже своих. 77 пудов своих собственных се
мян—это удостоверение в кредитоспособности“.
У Панферова же этих реальных 77 пудов—„удостоверения в кредитоспособности“— не имеется, так как он орудует с невесомым коллективным хозяйством, о рентабельности, устойчивости и товар
ности которого ничего неизвестно. Зато у него имеется Стешка, дочь Огнева, которая так „выросла, выпрямилась, налилась спелой сливой“ и у которой так „выступили упругие груди“, что у Яшки Чухлява, сына кулака, „чуть дрогнула нижняя губа“ (стр. 10) и он влюбился, а впоследствии (какая необыкновенная судьба!) вступил в артель. Вот это — „удостоверение“!..
Что же касается прибыли, то не прибылью, а лихими разговорами убеждает Степан Огнев, когда он пытается действовать на сознание Ждаркина:
„—Пока ты тут будешь в гнилом болоте торчать, в одиночку корчевать, разбогатеешь, мы далеко отбежим от тебя... И где это ты зацепил, что нашему государству непременно нужно, чтобы ты и я и все такие в одиночку корчевали?“ (стр. 105).
Заявление это — высокоторжественное, но — не „зацепляет“. И преимущества описания настоящей артели перед описанием артели, высосанной из пальца, становятся после этого совершенно очевид
ными, так как все условия достоверности у первого из описаний — наивыгоднейшие.
Стешка, которая агитирует за артель сильней, чем статья дохода, и лучше, чем контрольная цифра в хозяйстве, неслучайно занимает в романе много места. Неслучайно и то, что деревня в романе оказалась без паспорта, сельскохозяйственный район — без специфики, а артель — без производственной биографии.
Все это совершенно естественно для той пронзительной манеры, в которой написан роман. Беллетрист остался беллетристом, даже и в соприкосновении с матерью-землей, и продолжает использовать вещи вне их прямого назначения.
Вот как, например, появляется в романе трактор:
„ — Что такое гремит? Мужики! Чего гремит такое?
Эй, ты, карактерная!