противопоставленный всему старо-театральному фронту, а как талантливый, эксцентричный режиссер, проделывающий очередные варианты внутри единого театрального массива.
Натиск Мейерхольда был необычайно мощен. Его влиянию поддался, по существу, весь наш театр, за исключением разве 1-го МХАТа. Но растворенный и умиротворенный Театральный Октябрь пришелся на Любимове-Ланском.
Период максимума прошел. Если раньше было безразлично, какую пьесу ставит театр, а зрители бегали смотреть, как эту пьесу поставит тот или иной режиссер, и аудитории были строго
распределены по режиссерам-изобретателям, то сейчас работа режиссера почти неощутима. Спектакли отличаются только по ма
териалу, даваемому пьесой. На фотографии без подписи нельзя распознать, чья постановка — Малого театра, МГСПС, Революции,
или Пролеткульта? И никого не смущает, что, скажем, режиссер студии МХАТ может перейти на сезон в Пролеткульт, оттуда пе
реброситься в Малый театр, и артисты могут кочевать из МГСПС к Мейерхольду, из МХАТа в театр Революции и обратно.
Большей нивеллировки трудно себе представить. Жидкости в сообщающихся сосудах уравнялись, и возобновленный „Рогоносец , вырванный из эпохи повышенного театрального пафоса и обострен
ных зрительских антагонизмов, звучит уже не откровением, а просто незамысловатым фарсом.
Изобретение усвоено и растворено, но фигура изобретателя остается попрежнему одиозной. По отношению к ней нивеллировщикам приходится всегда быть настороже: — кто знает, а вдруг опять выкинет новое коленце. Не в этой ли опаске корни того деловито-радостного ликвидаторства, которое сейчас вспыхнуло вокруг Мейерхольда и его театра в тот момент, когда тяжелый кризис, переживаемый мятежником и изобретателем, казалось бы, должен был продиктовать высшую товарищескую заботливость о нем самом и его театре?
Примерно тот же процесс пережила и поэзия.
Был момент в эпоху „Искусства коммуны , когда стих казался абсолютно годным материалом для газетных передовиц. Было время, когда обширная аудитория буквально существовать не могла без потребления в огромных количествах резких публицистических подъемных стихов лефов и лефовских продолжателей, пролетарских поэтов, формировавшихся по линии группы „Октябрь .
И опять-таки: широкое признание, привычное и успокоенное, пришлось не на Маяковском с его изобретениями высокой концентрации.
Нет. Драматизм, эксцентризм, публицистика Маяковского была принята с поправочкой на интимизм, лиризм, архаизм, наиболее отчетливо выраженные в поэзии Есенина.
Эпос перешел в лирику даже в заглавиях: „Баллада о... сменилась заглавием „Песня о... красивой девушке, великом походе, гитаре и т. п.