жется напрасной и театр этот снова выберется на твердый путь, намеченный такими постановками, как «Лес», «Д. Е.», «Смерть Тарелкина» и др.
В театре Революции предстоящий сезон должен быть переломным в связи с новой дирекцией и режиссурой. К 10-летию Октября здесь намечена к постановке пьеса Д. Чижевского «Голгофа» — пьеса, написанная на тему гражданской войны, задолго до «Любови Яровой» и по разным при
чинам не принятая к постановке ни одним из московских театров. Что будет в дальнейшем репертуаре театра еще неизвестно, но тот кризис, который испытал этот театр в прошлом сезоне, должен быть изжит во что бы то ни стало.
Театр Пролеткульта готовит к десятилетию Октября «Власть» А. Глебова, а театр им.
МГСПС - «Мятеж» Фурманова в переработке Поливанова. И имена авторов и темы пьес возбуждают большой интерес к этим спектаклям.
Как сложится дальнейший репертуар этих театров еще неизвестно, но судя, по прошлому сезону,
эти театры нашли дорогу к сердцам и умам своих зрителей. Предстоящий сезон должен лишь укре
пить рост этих театров и их связь с рабочей и комсомольской аудиторией.
Таковы перспективы на левом участке театрального фронта с точки зрения репертуарной.
Найдет ли здесь современное содержание такую же острую и современную форму — покажет будущее.
М. ЗАГОРСКИЙ

КУГЕЛЬ О КАЧАЛОВЕ.

А. Кугель о Качалове. Два имени, которые должны привлечь внимание к маленькой темно-синей книжечке, выпущенной московской «Теа-печатью». И внимание это не будет обма
нуто. Брошюрка написана со свойственной Кугелю яркостью стиля и прищуренно - острым импрессионизмом глаза.
Но там где автор переходит от зарисовки, импрессий— - к анализу, к теоретическим и особенно социологическим обобщениям и предпосылкам, там он весьма и весьма погрешим, уязвим. Пока опять
не выберется на лирическую тропу, где ступает гораздо увереннее.
Всякий раз, как Кугель хочет быть социологом — он неизменный романтик. И самую социологию приемлет он этически, под Михайлов
Ида Рубинштейн в Париже. Шарж.
ского, под народническую раскраску всемогущего субъективизма «критически мыслящей личности».
На классовый анализ художественных явлений Кугель поддается вообще туго. И ограничивается только «уступочками». Так, например, «дворянскую интеллигенцию» он согласен уже сопри
числить к «дворянскому классу». Она для него уже - история, полочка. Но «современную интел
лигенцию» он ни за что никакому классу отдать не хочет. Она, — уверяет он, — «беспочвенна», она— «оторвана от социальных корней» (т. е., - продол
жим в скобках мысль Кугеля, — аполитична и внеклассова).
Таким же высоко-этическим и оторванным от социальных корней (т. е. опять-таки аполитичным и внеклассовым) Кугель считает Художествен
ный театр в целом и Качалова в частности.
«С Московским Художественным театром — думает Кугель — явились и водворились новые боги, переменили и обновили новую скинию и возложи
ли на театральный алтарь новое интеллигентское евангелие». Нужно ли говорить, что такое опре
деление пусто, как вылущенный орех. Красивая, но, совершенно безответственная фраза. И если бы не место, которым мы стеснены, — мы бы, чи
татель, немедленно спросили уважаемого автора,—
а какие «новые боги», какая «новая скиния» и по­Джемс Вильям Фицпатрик в ЦК Рабис.