«СМЕРТЬ ИОАННА ГРОЗНОГО» В МХАТ‘Е 2-М.

Прежде чем поставить сейчас «Смерть Иоанна Грозного» театр должен отдать себе ясный отчет — зачем? Что зазвучит в этой пьесе 50-ти летней давности для современного зрителя? Чем он в ней заинтересуется?
Конечно, не прав Н. О. в «Известиях», когда категорически заявляет:
«Мы вообще больше не хотим ходить в старом платье, вывороченном наизнанку,
жить старым капиталом, пущенным по-новому в ход. Мы хотим новых платьев по советской моде и новых вложений в наше общественное богатство».
Кто-ж этого не хочет? Но ведь одним «топаньем ножки» реальная политика не делается. «Новых платьев по советской моде», чтобы заполнить ими весь репертуар театров еще мало. А пункт 6-й резолюции майского совещания при агитпропе партии определенно говорит: «театральное «наследство», заключающееся в дореволюционном
театре является ценностью, к которой необходимо
бережное и внимательное отношение. Подход к современности этих театров, имеющих свои дли
тельные традиции и глубокие корни в прошлом,
происходит путем медленных сдвигов и нередко зигзагообразно».
«Нужны пьесы о Степане Разине, об
Емельяне Пугачеве»,—говорит Н. О.
Почему только о Степане Разине и Емельяне Пугачеве? Вполне возможна и допустима пьеса и о Иоанне Грозном. Весь вопрос—как ее подать, как заставить ее сказать что-либо современнику о старине, о кровавой деспотии феодально-русских владык, как показать «мучителя и блудника» Иоанна.
И вот здесь совершенно права «Правда», когда указывает, что такой «пересмотр» «Смерти Иоанна Грозного» МХАТ у 2-му не удался и потому спектакль «оставлял впечатление однообразия и внутренней упрощенности».
«Сокращая текст, отметая массовые сцены, снижая образ Грозного до умирающего безумца, обезличив бояр, режиссер последова
тельно вел спектакль к одному центру—к мрачной удушливой картине умирания, свое
образно поняв название трагедии. Атмосфера катастрофы и обреченности, замеченная в
пьесе, сделалась предметом спектакля. Показ закостеневших образов, гибнущих в общей атмосфере страха и смятения, заменил живую борьбу Годунова и Грозного—подлинный центр трагедии».
В анализе спектакля эту мысль о внутренней упрощенности «его» четко формулируют и «Известия», ставя в упрек режиссуре (Татаринов).
«1) превращением драмы в мелодраму, с усилением и подчеркиванием всех драматических дефектов, с интенсификацией тона, жестов, грима и с таким же преувеличением ко
мических элементов, 2) введением сатирическиобличительной струи (в отношении боярства), 3) «внешним оформлением», отнюдь не исторически точным, а в некоем мрачно-деформи
рованном стиле, видимо, характеризующем, по замыслу художника, темный хаос самодержавия» .
Только вряд-ли мрачность «внешнего оформления» должна символизировать «темный хаос само
державия». По части «политграмоты» спектакль вообще достаточно беззаботен. Все в нем сведено к «жути» физического умирания Иоанна Грозного,
МХАТ 2-ой. „Смерть Грозного .
Волхвы: Васильев и Потоцкий.
к его мистическому страху смерти. Театр понял заглавие пьесы и свою задачу «буквально», «текстуально». Тем более, что такой сгущенный пси
хологизм—старая и, видимо, трудно поддающаяся лечению болезнь театра. Он любит «пугать».
Хорошо,—говорит «Рабочая Газета»,—что советского зрителя
«не запутаешь гневом «великого государя», не умилишь покаянными слезами Иоанна. И будет сидеть зритель в зале, смотреть на «роскошные» часто сменяющиеся декорации, на звероподобных бояр, на гнусавящего тирана и думать, что 2-й МХАТ топчется на одном месте».
Из общей упраздненности «исторического подхода» вытекала такая-же трактовка и центральных фигур пьесы.
Иоанна Грозного,—говорит «Вечерняя Москва»,—
«обкарнали и упростили, вытравили всякую борьбу и страдания трагического героя, и ка
кой толк получился от мастерской лепки Чебана: игра великолепна, а сам образ довольно скоро начинает... надоедать».
Точно также и фигура Бориса Годунова,—правильно отмечает «Труд»,—
приобрела нежелательный оттенок рассказа о карьере ловкого чиновника. Образ «дикта
тора XVI века» был упрощен театром до крайности.
Ощущение незначительности остается после
того как закрылся последний занавес».
Как-бы подытоживая единство мнений, «Вечерняя Москва» считает, что театр понес
«заслуженное наказание за игнорирование истории и легкомысленно, некультурно сделанный «нажим» на автора и его пьесу».
К. Ф.