Вопрос о „правах режиссера возник лет 15 назад — чисто практически. Режиссеры решили, что им принадлежит или должно принадлежать участие в вознаграждении, которое процентно
театр отчисляет в пользу авторов. Домогательства режиссеров не имели успеха. Закон об авторском праве обошел их. Точно также до сих пор ни водном
иностранном законодательстве юридические права режиссера в чистом виде не пользуются призна
нием, хотя практически некоторые режиссеры (например, Макс Рейнгардт), при постановках пьес, выговаривает себе процентное вознаграждение со сбора, наравне с гонораром автора.
Таково правовое положение дела в настоящее время. Мне кажется, ясно, что, не возражая про
тив самого принципа объединения литературнотеатрального материала с чисто театральным в одном лице, можно допустить подобное объединение лишь в том случае, когда литературно
театральным материалом распоряжается лицо, обладающее для этого надлежащим литературным цензом и способностями литературного мастера и в то же время режиссерским дарованием и опытностью. В германских театрах имеется несуще
ствующее у нас особое лицо, под названием „драматург . Он — не режиссер; он и не директор
театра. Но он редактор, приспособитель текстов и т. д. Еще лучше может быть было бы, если бы специальною техникой и специальными дарованиями „драматурга обладал бы режиссер. Во вся
ком случае, совершенно недопустимо, чтобы
режиссер, который в огромнейшем большинстве своих представителей совсем не умеет литера
турно писать, совершенно к литературе себя не подготовлял и ничем в этой области себя не проявил, брал на себя столь важную и ответ
ственную функцию, как изменение, а тем паче, совершенную переделку текста. Мы говорим это не только о безвестных и малоизвестных режиссерах, но и о самых заметных и наиболее, так
сказать, столичных. Например, текст „Ревизора — не говоря уже о постановке Мейерхольда, представляющей совершенную переделку текста знамени
той комедии по наитию, капризу, а иногда и совершенной беззаботности насчет литературы, преподносится по черновым спискам, измененным самим Гоголем вариантом и т. д. О Пушкине, Гоголе и т. п. существует громадная библиографическая наука; о каких-нибудь двух-трех стро
ках, их вариантах, их смысле, происхождении и пр. пишутся целые исследования. Тексты превра
щаются в предмет культа, и существуют особые кафедры пушкинианцев, шекспирологов и т. д. Таким образом, с одной стороны — это святыня, великая реликвия, памятник языка, а с ним вме
сте и истории культуры. А с другой стороны, реликвией, святыней, исторической традицией может или позволяет себе распорядиться театральный постановщик.
Не будем слишком ортодоксальны. Согласимся, что как ни почтенны могилы художественных предков, однако все же по истечении более или менее долгого периода могилы перепахиваются. И с литературой то же. Никому не покажется ни святотатственным, ни слишком смелым дерза
нием — переделка Софокла, Аристофана и т. п. Совершенно очевидно, что наш век настолько оторван от античной Эллады, настолько отличается

ПРАВА ТЕКСТА И ПРАВА РЕЖИССЕРА.

ТЕАТР РЕВОЛЮЦИИ. „РОСТ А. ГЛЕБОВА.
ТЕРЕШКОВИЧ—ЕРШОВ.
наше миросозерцание от античного, что нам нужен немалый, иногда огромный труд, чтобы понять — просто-напросто только понять антич
ного поэта. Но то, что нам близко, то, над чем мы трудились в школе, что вошло как основной
фундамент в наше литературное и художественное мышление? Что продолжают изучать наши дети как образец и высшую форму поэтического постижения? Разве мы можем рассматривать такое произведение как старую каменоломню, разру
шенный дом, из которого всякий, кому не лень,
может ломом отбить угодный ему кусок камня, употребив его на постройку сегодняшнего дня.
Живое чувство литературы дает совершенно ясный критерий, когда переделка и искажение текста для создания новой литературной красоты допустимы и когда — нет. Например, никому ни покажется ни странным, ни обидным, ни беспо
щадно разрушительным переделка Озерова или Сумарокова или Капниста. Мы глухи к „пиитическим красотам этих творений.
Изменение и искажение текста произведений, недавно написанных, воспрещается действующим законом—таким образом режиссер лишен даже легальной возможности прибегать к таким изме
нениям и искажениям без согласия автора. Между тем, вся трудность и, так сказать, деликатная
щекотливость вопроса заключаются в том, что сценический корректив текста является в значительном числе случаев, а вернее, что в большин
стве случаев решительно необходимым, и без купюр едва ли обходится какая-либо постановка. Этот узел противоречий может быть распутан только в смысле доверия автора к литературному чутью режиссера, либо в учреждении особой должности театрального „драматурга .
А. КУГЕЛЬ.