стихали. Такъ часто простаивала Нина до разсвѣта.
И сейчасъ, простертая у двери, она слышала привычное начало этихъ ноч
ныхъ разговоровъ — стукъ широкихъ теткиныхъ каблуковъ, неровный стукъ хромой походки (тетка, когда бывала взволнована, всегда ходила по комна
тѣ, и отъ волненія хромота ея усиливалась) и сопѣніе носомъ — тоже приз
накъ волненія у отца. Потомъ слова,
жестокія, колючія слова. Теткинъ голосъ все повышался и, когда она кричала, переходилъ въ визгъ. Отецъ же говорилъ съ упорнымъ спокойствіемъ, почти не возвышая голоса.
Долго простояла такъ Нина, упиваясь страшными голосами, не понимая словъ. Ей казалось, что она сей
часъ умретъ отъ нестерпимой муки. Но оторваться отъ двери не было силъ. Она чувствовала въ этомъ
свой долгъ — такъ простоять, пока не затихнетъ споръ. И знала, что простоитъ два, три часа.
Наконецъ, Нина вышла изъ оцѣпенѣнія и стала различать слова.
— Такъ ты рѣшительно отрицаешь мое право на эти деньги? — кричала тетя Катя.
— Да, отрицаю, — проговорилъ размѣренно отецъ, сопя носомъ.
— Такъ вотъ твоя благодарность. Я живу въ твоемъ домѣ, какъ экономка, я смотрю за ребенкомъ. Пять лѣтъ я самоотверженно воспитываю твою дочь, оберегаю ее...
— Можешь не оберегать, если тебѣ ото такъ трудно, — сказалъ все тѣмъ же тономъ отецъ. — Только избавь меня отъ упрековъ.
— А, ты не любишь упрековъ — завизжала тетка. — Ну, хорошо, я
больше не буду оберегать ее... И если въ одинъ прекрасный день явится эта особа...
Тутъ начался невообразимый крикъ. Кричала тетка, кричалъ и отецъ. Нина впервые слышала его крикъ.
Теперь уже совсѣмъ нельзя было разобрать, что они говорили. Лишь отдѣльныя слова улавливала Нина.
— Ага... вотъ... ну, хорошо... сама сведу ее...
— И пусть... по крайней мѣрѣ, безъ упрековъ...
Внезапно стукъ каблуковъ послышался у самой двери. Потомъ Нину отбросило къ стѣнѣ, сильно ударивъ ее въ грудь.
Тетя Катя вылетѣла изъ кабинета и, ковыляя, промчалась мимо Нины.
Собравшись съ силами, Нина заглянула въ кабинетъ. Отецъ стоялъ совершенно, растерянный. Лицо его
Застигнута далеко отъ берега.Рис. Е. Муравьевой.
было красно. Волосы растрепались, клоки ихъ прилипли къ вискамъ.
Еле дыша отъ боли въ груди, Нина добралась до своей кровати и легла. Спать она совершенно не могла. Че
резъ нѣкоторое время скрипнула дверь, и на, порогѣ показалась тетя Катя въ бумазейной юбкѣ и ночной кофтѣ. Держа въ рукѣ свѣчу, она, стараясь итти неслышно, подошла къ Нининой кровати.
Нина притворилась спящей, но чуть пріоткрыла вѣки. И ей показа
лось, что надъ ней распростерлась страшная, хищная птица.
Забывшись сномъ только подъ утро, Нина проспала. Тетя Катя разбудила ее и торопила одѣваться.
Видъ у нея былъ обычный, волосы гладко прилизаны, смазаны масломъ, уши аккуратно заткнуты ватой. Говорила она, какъ всегда, отрывисто и сухо.
— Одѣвайся скорѣе. Иди въ столовую. Пей чай, поторопись.
Отца не было. Онъ уже ушелъ на службу.
— Мы куда-нибудь развѣ пойдемъ, тетя Катя? спросила Нина.
— Да, — отрывисто отвѣтила тетка. — А куда?
— Не твое дѣло, увидишь. Нина допила чай. Встала.
Тетя Катя заковыляла въ переднюю, Нина пошла за ней.
Какъ всегда, тетка тщательно одѣла Нину. Надѣла теплые штаны, потомъ капоръ, шубку.


2.