Сурдининъ. Моя игра едва ли вамъ понравится, потому что вашъ дядюшка лучше меня играетъ.
Наташа. Дядюшка все возится со своей Венгеркой и за другія ноты не принимается.
Сурдининъ. Я желалъ бы списать эту Венгерку, такъ какъ ея нѣтъ въ печати.
Наташа. Дядюшка никому ея не даетъ и хранитъ какъ будто какое сокровище подъ замкомъ; но, можетъ быть, для васъ будетъ исключеніе.
Сурдининъ (дѣлаетъ благодарный поклонъ). Онъ меня крайне обяжетъ.
Наташа. Я право не понимаю, отчего дядюшка не хочетъ ни съ кѣмъ подѣлиться нотами. Вотъ я за особое удовольствіе считаю служить каждому.
Сурдининъ. Это доказываетъ, что у васъ доброе сердце, а въ наше время это большая рѣдкость.
Наташа. Я сожалѣю о тѣхъ, которые его не имѣютъ. Съ чѣмъ можетъ сравниться радость человѣка, дѣйствующаго по внушенію добраго сердца и чистой совѣсти! Для него недоступна ни малѣй
шая тревога, онъ находится въ постоянномъ спокойствіи, пріятномъ воспоминаніи своихъ совершонныхъ дѣлъ и намѣреній.
Сурдининъ. Мнѣ кажется, что для человѣка это наслажденіе недоступно потому, что если бы и нашлось у кого такое доброе сердце, то оно при столкновеніи съ обстоятельствами жизни неминуемо скоро должно превратиться въ злое.

Наташа. Превратится въ злое, если не восторжествуетъ сила воли, сила благоразумія. Я сужу по себѣ. Какое бы мнѣ ни при

шлось испытать впечатлѣніе, я была бы въ силахъ подчинить его разуму.
Сурдининъ. Кромѣ любви.

Наташа. Даже и самую любовь.

Сурдининъ. Значитъ, вы еще не любили.
Наташа. А можетъ быть и люблю, хотя знаю, что любовь для бѣдной дѣвушки пагубна, если ей не сочувствуетъ предметъ ея страсти. А это бываетъ теперь очень нерѣдко: интересъ ослѣпляетъ всѣхъ. Всѣ ищутъ богатства, забывая, что источникъ богатства въ дѣвицѣ—это ея доброе сердце, знаніе хозяйства и религіозное настроеніе.
Сурдининъ. Я желалъ бы, чтобы вы меня исключили изъ числа корыстолюбивыхъ.
Наташа. Вы говорите искренно? Сурдининъ. Конечно.
Наташа. Знайте, ничего нѣтъ легче, какъ увлечь сердце дѣвицы; но помните, что и между дѣвицами найдете много такихъ, ко