Что играть? Этот вопрос—основной в театре, и по принципиальной сущности, и по практической значительности. Проблема репертуара, то в боль
шей, то в меньшей остроте, но всегда стоит перед сценой и волнующе на
прягает ее внимание. Сколько бы ни твердить об эстетической самоценно
сти и самоцели актерского мастерства, —вопрос о репертуаре этим отнюдь не ликвидируется. Преувеличение в заявлениях, что театр—это его репер
туар, что только в репертуаре опреляется лик и даже смысл театра. Но такое же преувеличение, только обратного характера, в утверждении, буд
то театру безразлично, что играть, а вся важность—в том, как играть, как развернуть свое специальное мастерство. Ну, конечно, сцена, не есть аnсillа драматической литературы, ее ис
полнительная и покорная служанка. Тратить на доказательство этого поле
мический пафос совершенно не стоит. И не стоит разубеждать тех, которым: любо на, такой мнимой кабальной зави
симости сцены от литературы строить достаточно наивный парадокс, о ненуж
ности и излишности театра. Но, ведь, только такой же парадокс, что «что—безразлично театру, что драма —
лишь «повод», лишь некая случайная точка приложения для самодельного ак
терского искусства, и потому—не все ли, в сущности, равно, какова «литература».
Даже в таком крайнем утверждении, только в форме неоткровенной, уже заключено признание важности ре
пертуарной проблемы. «Повод»-то нужен, нужна «литература» не какаянибудь, но способная быть таким: пово
дом, и при том:—наиболее пригодная для такого специального назначения.
Значит, неизбежен отбор. Выгнанная в дверь, проблема репертуара, входит в окно. Даже Commedia, dell’arte, наиболее свободная от уз драматургии,
только условно может быть названа театром актерской импровизации. И она знала репертуарную проблему, знала своих специальных драматургов или либретистов. Своеобразно переиначенная,
преломленная, проблема репертуара, оставалась.
Для тех же, которые,—при всемуменье понимать самоценность актер
ского искусства, при всем несогласии ограничивать театр ролью усовершен
ствованной граммофонной пластинки для воспроизведения чужих слов,—не склонны, однако, умалять громадное значение драмы в театре,—вопрос о репертуаре является самым кардиналь
ным. А вместе—одинаково трудным и острым.
Может быть, никогда еще не было в русской театральной истории момента, когда, бы проблема, репертуара име
ла, большую остроту, грозность, как именно сейчас, в нашу революцион
ную эпоху. Может быть, никогда еще не была эта, проблема в такой мере «проклятым вопросом». Главная причина такой обостренности вопроса и затрудненности его разрешения—не по
литическая, как иные думают, таится не в «давлениях» или в подсказах политического такта, и политической приспособляемости. Главная причина—пси
хологического порядка, заключена! в душе и современного «потребителя» театрального искусства, и его «производителя».
Даже наиболее отгораживающийся от революции, думающий, что его душенная сердцевина, его. психика не за
хвачены революционными вихрями, не потрясены в великом сдвиге,—только еще не осознал, не дал себе отчета, как многое и как значительно измени
лось его душевном мире, до самых укромных уголков этого мира. Перестроилась психическая подпочва, изме
нились острота, восприятия, тон чувств, реакция на впечатление. Если не созна
тельно, то подсознательно переоценены многие ценности, может быть,—самые крупные. Пускай даже переоценка в разных душах шла в разных направлениях, но она, шла всюду, и следы этого пролегают глубоко. Все стали иные.
А театр:—он теснейше связан со зрительскою психикою, со зрительским: мироощущением и мироотношением. Таков второй непреложный факт. В этом
смысле театр: всегда актуален. И если зритель—иной, иной не только социально, но и психически,—театр непремен
но должен быть иным. Не по долгу, не
шей, то в меньшей остроте, но всегда стоит перед сценой и волнующе на
прягает ее внимание. Сколько бы ни твердить об эстетической самоценно
сти и самоцели актерского мастерства, —вопрос о репертуаре этим отнюдь не ликвидируется. Преувеличение в заявлениях, что театр—это его репер
туар, что только в репертуаре опреляется лик и даже смысл театра. Но такое же преувеличение, только обратного характера, в утверждении, буд
то театру безразлично, что играть, а вся важность—в том, как играть, как развернуть свое специальное мастерство. Ну, конечно, сцена, не есть аnсillа драматической литературы, ее ис
полнительная и покорная служанка. Тратить на доказательство этого поле
мический пафос совершенно не стоит. И не стоит разубеждать тех, которым: любо на, такой мнимой кабальной зави
симости сцены от литературы строить достаточно наивный парадокс, о ненуж
ности и излишности театра. Но, ведь, только такой же парадокс, что «что—безразлично театру, что драма —
лишь «повод», лишь некая случайная точка приложения для самодельного ак
терского искусства, и потому—не все ли, в сущности, равно, какова «литература».
Даже в таком крайнем утверждении, только в форме неоткровенной, уже заключено признание важности ре
пертуарной проблемы. «Повод»-то нужен, нужна «литература» не какаянибудь, но способная быть таким: пово
дом, и при том:—наиболее пригодная для такого специального назначения.
Значит, неизбежен отбор. Выгнанная в дверь, проблема репертуара, входит в окно. Даже Commedia, dell’arte, наиболее свободная от уз драматургии,
только условно может быть названа театром актерской импровизации. И она знала репертуарную проблему, знала своих специальных драматургов или либретистов. Своеобразно переиначенная,
преломленная, проблема репертуара, оставалась.
Для тех же, которые,—при всемуменье понимать самоценность актер
ского искусства, при всем несогласии ограничивать театр ролью усовершен
ствованной граммофонной пластинки для воспроизведения чужих слов,—не склонны, однако, умалять громадное значение драмы в театре,—вопрос о репертуаре является самым кардиналь
ным. А вместе—одинаково трудным и острым.
Может быть, никогда еще не было в русской театральной истории момента, когда, бы проблема, репертуара име
ла, большую остроту, грозность, как именно сейчас, в нашу революцион
ную эпоху. Может быть, никогда еще не была эта, проблема в такой мере «проклятым вопросом». Главная причина такой обостренности вопроса и затрудненности его разрешения—не по
литическая, как иные думают, таится не в «давлениях» или в подсказах политического такта, и политической приспособляемости. Главная причина—пси
хологического порядка, заключена! в душе и современного «потребителя» театрального искусства, и его «производителя».
Даже наиболее отгораживающийся от революции, думающий, что его душенная сердцевина, его. психика не за
хвачены революционными вихрями, не потрясены в великом сдвиге,—только еще не осознал, не дал себе отчета, как многое и как значительно измени
лось его душевном мире, до самых укромных уголков этого мира. Перестроилась психическая подпочва, изме
нились острота, восприятия, тон чувств, реакция на впечатление. Если не созна
тельно, то подсознательно переоценены многие ценности, может быть,—самые крупные. Пускай даже переоценка в разных душах шла в разных направлениях, но она, шла всюду, и следы этого пролегают глубоко. Все стали иные.
А театр:—он теснейше связан со зрительскою психикою, со зрительским: мироощущением и мироотношением. Таков второй непреложный факт. В этом
смысле театр: всегда актуален. И если зритель—иной, иной не только социально, но и психически,—театр непремен
но должен быть иным. Не по долгу, не