раля мы пешком выходим в лагерь Папанина. Был сделан отбор физически наибо
лее выносливых товарищей по 35 человек с каждого корабля: предстояло нести на себе все оборудование дрейфующей станции.
В эту ночь, конечно, никто не спал. Мы сговорились, что рано утром построимся в колонну и со знаменами пойдем к лагерю.
На другой день на рассвете с «Мурманакрикнули, что видны флаги лагеря Папанина. Моряки «Мурмана» и «Таймыра» пры
гали с борта на лед, выносили красные знамена...
Через три дня мы пришвартовались к другой льдине, но значительно меньшего размера — в ней было 65 м. Это была очень небольшая площадка для разбега са
молета, но летчик Власов сказал, что он берется с нее взлететь.
Опять была проделана работа по выравниванию площадок.
Самолет Власова должен был указать путь кораблю к лагерю Папанина. В это время мы уже имели радиограмму от Кренкеля, что они видели лучи нашего прожек
тора, мощность которого составляла 2,5 миллиона свечей. Лучи этого прожектора были использованы для светосигнализации в переговорах с Эрнстом Кренкелем по азбуке Морзе. Мы в свою очередь видели магниевые ракеты папанинского лагеря, мы виде
ли огонь, — они жгли все, что им было не нужно, даже свою запасную одежду, чтобы указать нам направление, где находится лагерь, чтобы мы могли взять пеленг, т. е. направление от борта корабля к льдине Папанина.
Летчик Власов мог теперь уверенно лететь по направлению к лагерю.
Мы снова выгрузили самолет, собрали его, и Власов с исключительным мастерством взлетел с крохотного ледяного аэродрома.
В свой полет в лагерь папанинцев Геннадий Власов отказался взять кого-либо с собой, кроме штурмана Дорофеева. Он до минимума сократил даже аварийный запас продовольствия.
Я сделал первую съемку: таймырцы и мурманцы восторженно подбрасывали в воздух Ивана Дмитриевича.
Мы — репортеры и журналисты, но мы прежде всего советские патриоты! Я, сде
лав только эти несколько кадров, встал в
очередь, чтобы поцеловаться с четверкой героев.
Я и Темин забрались на высокий торос и засняли лагерь Папанина таким, как мы
его застали. Лагерь представлял собой чтото вроде хорошо обжитой усадьбы — не
большая льдина, окруженная забором из
торосов. Посредине станции стояла жилая ледяная палатка, рядом стоял павильон Жени Федорова, на трех столбах были натянуты шкуры трех убитых медведей.
Мы, фоторепортеры, взмолились:
— Разрешите прежде всего войти в лагерь нам, заснять его так, как он сущест
вует сейчас, заснять жизнь папанинцев на станции.
Напрасно! Я пробовал проникнуть в ледяную палатку, но она была переполнена людьми. Каждый щупал оленьи шкуры, которые служили постелью Папанину, каж
дый брал что-нибудь из лагеря себе на память. Темин взял, кажется, зубную щетку Папанина.
В первый момент съемка шла довольно беспорядочно. Засняли Папанина около
его киноаппарата, митинг, момент, когда был произведен прощальный выстрел.
Пока мы фотографировали Ивана Дмитриевича, он хозяйски оглядывал лагерь и горячо упрашивал:
— Браточки, подождите, без меня не трогайте вещи. — И, обращаясь к фоторепортерам, торопил: — Ну, давайте, снимайте, снимайте скорее!
Он бежал, наводил порядок, потом возвращался, обнимая тт. Власова и Остальцева, и опять кричал:
— Браточки, не трогайте этого, я сам разберу.
В общем съемка продолжалась около двух часов.
Полностью удалось заснять палатку Кренкеля, сделанную из ледовых кирпичей и покрытую сверху тентом.
Станция «Северный полюс» закрывалась. Папанинцы писали последний рапорт товарищу Сталину и правительству. Все четве
ро его подписали. Этот момент мы сфотографировали.
Затем мы сфотографировали Эрнста Кренкеля, передающего радиограмму товарищу Сталину.
Лагерь переставал существовать.
На льдине остался бамбуковый шест с красным знаменем, — он запечатлен на последнем фото лагеря.
Мы вернулись на борт корабля до такой степени обессиленные, что не в состоянии были продолжать съемку. Не было сил даже зарядить кассеты.
Незабываемые встречи с папанинцами, беседы с замечательными зимовщиками
лее выносливых товарищей по 35 человек с каждого корабля: предстояло нести на себе все оборудование дрейфующей станции.
В эту ночь, конечно, никто не спал. Мы сговорились, что рано утром построимся в колонну и со знаменами пойдем к лагерю.
На другой день на рассвете с «Мурманакрикнули, что видны флаги лагеря Папанина. Моряки «Мурмана» и «Таймыра» пры
гали с борта на лед, выносили красные знамена...
Через три дня мы пришвартовались к другой льдине, но значительно меньшего размера — в ней было 65 м. Это была очень небольшая площадка для разбега са
молета, но летчик Власов сказал, что он берется с нее взлететь.
Опять была проделана работа по выравниванию площадок.
Самолет Власова должен был указать путь кораблю к лагерю Папанина. В это время мы уже имели радиограмму от Кренкеля, что они видели лучи нашего прожек
тора, мощность которого составляла 2,5 миллиона свечей. Лучи этого прожектора были использованы для светосигнализации в переговорах с Эрнстом Кренкелем по азбуке Морзе. Мы в свою очередь видели магниевые ракеты папанинского лагеря, мы виде
ли огонь, — они жгли все, что им было не нужно, даже свою запасную одежду, чтобы указать нам направление, где находится лагерь, чтобы мы могли взять пеленг, т. е. направление от борта корабля к льдине Папанина.
Летчик Власов мог теперь уверенно лететь по направлению к лагерю.
Мы снова выгрузили самолет, собрали его, и Власов с исключительным мастерством взлетел с крохотного ледяного аэродрома.
В свой полет в лагерь папанинцев Геннадий Власов отказался взять кого-либо с собой, кроме штурмана Дорофеева. Он до минимума сократил даже аварийный запас продовольствия.
Я сделал первую съемку: таймырцы и мурманцы восторженно подбрасывали в воздух Ивана Дмитриевича.
Мы — репортеры и журналисты, но мы прежде всего советские патриоты! Я, сде
лав только эти несколько кадров, встал в
очередь, чтобы поцеловаться с четверкой героев.
Я и Темин забрались на высокий торос и засняли лагерь Папанина таким, как мы
его застали. Лагерь представлял собой чтото вроде хорошо обжитой усадьбы — не
большая льдина, окруженная забором из
торосов. Посредине станции стояла жилая ледяная палатка, рядом стоял павильон Жени Федорова, на трех столбах были натянуты шкуры трех убитых медведей.
Мы, фоторепортеры, взмолились:
— Разрешите прежде всего войти в лагерь нам, заснять его так, как он сущест
вует сейчас, заснять жизнь папанинцев на станции.
Напрасно! Я пробовал проникнуть в ледяную палатку, но она была переполнена людьми. Каждый щупал оленьи шкуры, которые служили постелью Папанину, каж
дый брал что-нибудь из лагеря себе на память. Темин взял, кажется, зубную щетку Папанина.
В первый момент съемка шла довольно беспорядочно. Засняли Папанина около
его киноаппарата, митинг, момент, когда был произведен прощальный выстрел.
Пока мы фотографировали Ивана Дмитриевича, он хозяйски оглядывал лагерь и горячо упрашивал:
— Браточки, подождите, без меня не трогайте вещи. — И, обращаясь к фоторепортерам, торопил: — Ну, давайте, снимайте, снимайте скорее!
Он бежал, наводил порядок, потом возвращался, обнимая тт. Власова и Остальцева, и опять кричал:
— Браточки, не трогайте этого, я сам разберу.
В общем съемка продолжалась около двух часов.
Полностью удалось заснять палатку Кренкеля, сделанную из ледовых кирпичей и покрытую сверху тентом.
Станция «Северный полюс» закрывалась. Папанинцы писали последний рапорт товарищу Сталину и правительству. Все четве
ро его подписали. Этот момент мы сфотографировали.
Затем мы сфотографировали Эрнста Кренкеля, передающего радиограмму товарищу Сталину.
Лагерь переставал существовать.
На льдине остался бамбуковый шест с красным знаменем, — он запечатлен на последнем фото лагеря.
Мы вернулись на борт корабля до такой степени обессиленные, что не в состоянии были продолжать съемку. Не было сил даже зарядить кассеты.
Незабываемые встречи с папанинцами, беседы с замечательными зимовщиками