Академия это государственность в искусстве, т.-е. организующее производство и потребление „учреждение“. В стране с коллективистической психологией искусство немыслимо без академии. Анархизм мелко-буржуазного толка, субъективизм — это пережиток, от которого следует лечиться, как от махновщины. Мы завем к академии...
Как к единственной выразительнице идеологии пролетарского класса.
Такими, абсолютно негодными, средствами покушается журнал пришить наш собственный „академизм“ к... рабоче-крестьянскому государству. Невозможно без улыбки читать такие тирады:
Ну, конечно, — кадеты и меньшевики всегда отрицали за большевиками социализм и называли нас... анархистами.
В двадцать первый раз: не академизм мы „выбрасываем за борт“, а то. что имеет жительство в пределах СССР под этим псевдонимом. А академизм—мы его,
как и все вещи, приемлем диалектически.
В одном из последних №№ „Нового Зрителя“ мы отметили скандальное появление на страницах Ленинградской „Жиз
ни Искусства“ призыва — объединиться советским и неприемлющим советизма русским и иностранным художникам на платформе... аполитизма. На страни
цах того же журнала Я. Тугендхольд дает суровый отпор этим притязаниям, время от времени пытающимся проскользнуть к нам через ту или другую „скважину“ (обычно через щель „академизма“).
Отдавая должное „живому ищущему духу современности и неумирающей традиции большого мастерства“ французского искусства, критик ставит на вид г.г. „аполитикам“, что—
***
лучшая, наиболее молодая часть французского художества... дошла до опасного рубежа вырождения. Вырождения именно потому, что сов
ременный общественный строй Франции не дает выхода тем внутренним силам, тем художественным тенденциям, которые были в искусстве Франции в начале XX века.
И на ряде конкретных примеров Я. Тугендхольд убедительно доказывает „пользу социализма“ для искусства. Для наиболее упорных напоминается: „Даже такой индивидуалист, как Ван Гог, понимал эту кровную зависимость между искусством и общественностью, когда мечтал о социализме для искусства“.
Двадцатая годовщина со дня смерти А. П. Чехова дала повод двум его „современникам“ выступить в советской пе
чати с воспоминаниями. Первый из них, небезызвестный нововременский сотрудник И. Потапенко, „вспоминает“ в „Новой Рампе“, причем, в итоге этих воспоминаний оказывается:
Двадцать лет, как умер А. П. Чехов. Но я глубоко убежден, что он скоро воскреснет. Я сказал бы, как было сказано про Лазаря: „Не умер, но спит“. И он проснется и долго-долго еще будет жить и чаровать на театре.
Из того, что И. Потапенко вдруг „воскрес“ на страницах советской печати, еще не следует, что все остальные по
койники вдруг „проснутся“ и начнут „чаровать“ на театре. А П. Чехов был очень тонким и умным писателем и терпеть не мог вот таких... оригиналов,—
пользующихся всякими юбилеями для извещения „почтеннейшей публики“, что они еще живы.
Другой из воспоминающих, А. Кугель, в „Жизни Искусства“ — куда умнее, хотя
„На дне“. Актер — Александров.
К гастролям Художественнаго театра
за границей.
Как к единственной выразительнице идеологии пролетарского класса.
Такими, абсолютно негодными, средствами покушается журнал пришить наш собственный „академизм“ к... рабоче-крестьянскому государству. Невозможно без улыбки читать такие тирады:
Ну, конечно, — кадеты и меньшевики всегда отрицали за большевиками социализм и называли нас... анархистами.
В двадцать первый раз: не академизм мы „выбрасываем за борт“, а то. что имеет жительство в пределах СССР под этим псевдонимом. А академизм—мы его,
как и все вещи, приемлем диалектически.
В одном из последних №№ „Нового Зрителя“ мы отметили скандальное появление на страницах Ленинградской „Жиз
ни Искусства“ призыва — объединиться советским и неприемлющим советизма русским и иностранным художникам на платформе... аполитизма. На страни
цах того же журнала Я. Тугендхольд дает суровый отпор этим притязаниям, время от времени пытающимся проскользнуть к нам через ту или другую „скважину“ (обычно через щель „академизма“).
Отдавая должное „живому ищущему духу современности и неумирающей традиции большого мастерства“ французского искусства, критик ставит на вид г.г. „аполитикам“, что—
***
лучшая, наиболее молодая часть французского художества... дошла до опасного рубежа вырождения. Вырождения именно потому, что сов
ременный общественный строй Франции не дает выхода тем внутренним силам, тем художественным тенденциям, которые были в искусстве Франции в начале XX века.
И на ряде конкретных примеров Я. Тугендхольд убедительно доказывает „пользу социализма“ для искусства. Для наиболее упорных напоминается: „Даже такой индивидуалист, как Ван Гог, понимал эту кровную зависимость между искусством и общественностью, когда мечтал о социализме для искусства“.
Двадцатая годовщина со дня смерти А. П. Чехова дала повод двум его „современникам“ выступить в советской пе
чати с воспоминаниями. Первый из них, небезызвестный нововременский сотрудник И. Потапенко, „вспоминает“ в „Новой Рампе“, причем, в итоге этих воспоминаний оказывается:
Двадцать лет, как умер А. П. Чехов. Но я глубоко убежден, что он скоро воскреснет. Я сказал бы, как было сказано про Лазаря: „Не умер, но спит“. И он проснется и долго-долго еще будет жить и чаровать на театре.
Из того, что И. Потапенко вдруг „воскрес“ на страницах советской печати, еще не следует, что все остальные по
койники вдруг „проснутся“ и начнут „чаровать“ на театре. А П. Чехов был очень тонким и умным писателем и терпеть не мог вот таких... оригиналов,—
пользующихся всякими юбилеями для извещения „почтеннейшей публики“, что они еще живы.
Другой из воспоминающих, А. Кугель, в „Жизни Искусства“ — куда умнее, хотя
„На дне“. Актер — Александров.
К гастролям Художественнаго театра
за границей.