Кто в эпоху расцвета «Кривого Зеркалавнимательно следил за его репертуаром, тому,
наверное, в память врезалась весьма меткая пародия на старую украинскую оперетту— «Любовь русского казака».
Суть этой пародии, как известно, в том, что украинская народная оперетта очутилась в за
колдованном кругу либо слащавой национальной романтики, либо заштампованного бытовизма и традиционного гопака.
И моя ли эта вина, если, прочтя рецензию о «Восстании» в Моск. Гос. Евр. театре Эм. Бескина в «Вечерней Москве» (14/XI—27 г.), я почему-то вспомнил эту «Любовь русского казака».
Определяя задачу еврейского театра, Эм. Бескин говорит: «... через культуру национального театра... он (т.-е. еврейский театр) должен втягивать трудового еврейского зрителя (в рецензии опечатка — вместо «еврейского» напечатано— «европейского». Злейший враг Эм. Бески
на не мог бы придумать более искажающей, более злокозненной опечатки!) в стройку нового быта
и ковку нового человека. Но театр должен при этом оставаться театром национально-еврейским (до
коле есть необходимость в таковом), а не только театром на еврейском языке».—Другими словами,
нужно создать для еврейского репертуара новую «черту оседлости».
Почему—говорит Бескин, — еврейскому теа тру не заняться, например, трагедией еврейского правожительства, вообще, бесправия при царизме, когда «еврейские девушки вынуждены были жить в Москве желтыми билетами проституток»? Претензия, на первый взгляд, как будто бы основа
тельная. Но не мешало бы Эм. Бескину знать, что на этом самом пресловутом правожительстве еврейские сионисты и националисты прочих мастей и одесско-американские желтые оперетки уже нажили и наживают поныне громадные капиталы, раздувая пожары шовинизма, или, по меньшей мере, квасного патриотизма. Еврейской пролетарской общественности тошно от этой слез
ливой тематики. Не ориентироваться же Московск. Госету — с его размахом в европейском масштабе— на... Сухаревку, или Ильинку.
Но допустим, что театру захотелось использовать эту самую тему — о «черте», о бесправии. Так разве отгороженный густой проволокой от «сетльмента» рабочий район яванцев в том же «Восстании» — не та же «черта оседлости»? По
чему евреям обязательно жевать одну и ту же давно надоевшую жвачку? Почему бы им не расширить горизонты проблемы бесправия и национального угнетения?
Далее Эм. Бескин вопрошает: «Почему не октябрьская эпопея борьбы с проклятым прошлым и радостный апофеоз раскрепощения творческих сил трудового еврейства?»
Во-первых, не надо забывать, огромные размеры колоссального сдвига, происшедшего в экономи
ческой структуре еврейского народа в СССР. Ведь местечко — эта цитадель еврейского быта — с его экономическим укладом умирает на наших глазах. Еврейская колонизация сейчас еще в зачаточном состоянии. Вообще: старый быт — весь в обломках, новый — только в процес
се становления. Оформить это для драматурга пока—труднейшая,
почти невозможная за
дача. Затем, еврейский пролетариат составляет
пока только прослойку в гуще еврейского населения. Еврейские трудовые массы толькотолько начинают приобщаться к подлинной культуре. Из их среды только лишь начинают выделяться первые поэты и драматурги. Их социальный заказ могут выполнять пока еще (более или
менее удовлетворительно) только литераторывыходцы из мелкой буржуазии. При этом большинство из них — либо в эмиграции, либо в Аме
рике. Такого кризиса — не только в области драматургии, но и в области литературы вообще — какой сейчас переживает еврейское искусство, давно не было. Да и с одной ли еврейской драматургией обстоит так?
Ведь все мы были свидетелями вчерашнего жесточайшего кризиса русской драматургии. И еще большой вопрос —вышла ли русская драма
тургия из этого кризиса. Что же сказать при таких условиях об, в полном смысле слова, нищей
еврейской литературе? Разве Московский Госет стал бы тратить столько сил на «Ночь на старом рынке» Л. Переца, или выезжал бы так упорно и
длительно на Шолом-Алейхеме, еслибы у него была стопроцентная еврейская пьеса?
Ухватился же Моск. Госет полтора года тому назад за «137 детских домов», усмотрев в ней ви
димость современной пьесы. А между тем никак нельзя сказать, что в этой пьесе «национальноеврейское не приводило к созвучию с современ
ным», как формулирует задачу евр. театра Эм. Бе
скин. Но пьеса провалилась. Других «созвучныхнашей эпохе еврейских пьес просто нет — их еще не написали. Что же: прикажете еврейскому театру не сметь переступать через порог репертуарной
черты оседлости? Тогда — не проще ли закрыть его!
Но ведь не надо забывать, что Московский Госуд. Евр. Театр нельзя мерить только масшта
бом Москвы, или даже СССР, точно также, как
нельзя мерить таким масштабом МХАТ, ТИМ, Камерный театр. Взять МХАТ. По сути своей
это глубоко национальный театр, а интересен он для всех цивилизованных стран. Или наоборот. ТИМ и Камерный театр — менее всего национальны, а вместе с тем они, по своим постанов
кам, глубоко интересны для всех культурных стран.
Не стоило бы столько останавливаться на оценке Эм. Бескина «Восстания» в Московском Госете, еслибы постановка вопроса в его рецензии не затрагивала репертуарной проблемы других театров нацменьшинств — украинского, белорус
ского, татарского и проч. Ибо если Моск. Госет одним своим пребыванием в Москве или предстоящими гастролями в Зап. Европе имеет возможность расширить свою аудиторию, что и обязывает его и к раздвижению рамок своего репер
туара, то что же прикажете делать с театрами других нацменьшинств?
Вывод: национальные рамки для еврейского, украинского, белорусского или других национальных драматургов — предрассудок, который следует изжить.
О. ЛЮБОМИРСКИЙ
☛