МОЙ ОТВЕТ ДРУЗЬЯМ И „ДРУЗЬЯМ“ НОВОГО БЫТА
См. „Современный Театр“ М№ 2, 4, 5, 6 и 7.
следовательно, содержание этого быта — идеология этого быта».
И еще, т. Гидони, мог бы ответить на ваше об
винение, что у меня упущены в моем расписании часы под «общественные, профсоюзные и кружко
вые работы и всяческие заседания» — каюсь,
сознательно упущены, ибо прежде, чем их вводить в какое бы то ни было расписание, их нужно
здорово перетряхнуть и выбить на солнышке всю ту пыль мертвечины, казенщины и бюрократизма,
которые только в силах нагнать сон и тоску на жиеого из живых людей — актера (бегут от всех заседаний) и меньше всего могут его зажечь, сделаться частью нового быта — того, который заменил бы ему мещанский «частный быт» — «обществен
ным бытом». Правильно, т. Гидони, ничего (или вернее мало) не сказано о культурном содержании жизни нового актера вне театра. О нем можно
говорить в перспективах, нащупывать, искать ибо... слишком мы еще некультурны.
Не думаю отрицать великое назначение театров, растущих на корнях старой культуры, имеющих и должных иметь свою молодежь. Можно ожидать и видеть оздоровляющую волну в нарождении молодых театров на молодых корнях. Мастерство «стариков» — вернее, лучшее и нужное из мастер
ства «стариков» — должно передаваться смене в школе, в учебных спектаклях с большими мастерами. Целиком же перенимать все мастерство «стариков» можно только — играя десятки лет на одной с ними сцене, подражая им, превращая их
приемы в традиции. Нужно ли это? Изменившаяся техника и возможности театра требуют и новой актерской техники. На одних традициях далеко не уедем.
Опыт, пусть еще весьма не совершенный — ЦТТИС’а — говорит о том, что выпуск школой молодого актерского коллектива (Замоскв. театра),
впитавшего лучшее из мастерства своих отцов, но все же растущего на молодых корнях — возможен, как и начинание «Театра молодых».
Можно было также возразить т. Любимову- Ланскому на то, что он в своих замечаниях смешивает быт с условиями труда и самим трудом, смешивает их, ибо узкая цеховщина актеров при
водит к таким выводам, что «вне театра у актера не может быть жизни».
Мог бы, радуясь отклику т. Литовского, призывающего к борьбе с цеховщиной, против которой восстаю и я, — возразить ему против отвода от дискуссии вопросов рационализации труда, так
как победа в этой области и освещение в дискуссии, освободит и наметит пути освобождения актера, как гражданина. Ну, сказал бы еще т. Ключареву, который «теряет охоту к жизни», получив распи
сание своего рабочего дня — ему, как академику оппозиции, доступно такое сверх-сознательное от
рицание порядка. Мы, молодые, имеем охоту к жизни и творчеству (и еще какую) и при расписании рабочего дня.
Мог бы возразить и многим другим, наговорить массу неприятных вещей, да простят меня, но этого делать не буду. Забуду о всех обидах и соглашусь.
Писал статью от сердца. Может быть, остынув, одев очки и засев за книгу и компиляции, новый быт будет выглядеть по иному. И моя нескладная речь молодого мастера театра о быте, как его вижу я, будет плоха и субъективна. Мои глаза видят одно, Нарокова — другое. Это и хорошо.
Н
е буду «покрыватьврагов, соглашусь с нападающими для того, чтобы не растерять
новых друзей в стройке нового быта. Веря в то,
что все они пишут не для того, чтобы «свою образо
ванность показать», а,
как и я, горят и мучаются борьбой, кипящей в нашем театре.
Тов. Нарокову, открывающему истину о том, что «пьянство явление внеклассового порядка и нельзя делать упорно актер
ской линии» — сказал бы, что
автор в своей заметке нигде не говорит, что другие классы и профессии не пьют или пьют меньше.
Т. т. Гидони, Нарокова, Любимова-Ланского и др. яро
стно восстающих и неприни
мающих формулу: «быт есть жизнь (бытие) минус труд», — можно было бы отослать к элементарному руководству — к «Советской энциклопедии», к прекрасной статье о быте Сте
панова-Скворцова, где говорится что «быт и нравыявляются «не производственной частью бытия человека, а той частью, где он потре
бляет то, что получено от производства». Еще более ценно указание на то, что «внепроизводственного бытия у раннекапиталистического про
летариата нет; вне производства у него остается только голое зоологическое существование». Это с успехом может быть применимо к нашему ста
рому актерскому быту (конечно, быту актерской массы, а не премьеров императорских театров). Наконец, еще более ценное указание: «развитие быта дает некоторое мерило человеческой свободы рабочего класса».
Всем оппонентам, которые возмущены, что, по моему мнению, ужасы старого быта в настоящее время остаются без изменения, объясню, что это
мною говорилось только в отношении расписания рабочего дня.
На замечание т. Гидони, что только быт актера просачивается в мастерство, а в других профессиях быт мастеров не просачивается в производство, винясь в несколько путанной мотивировке, я пола
гаю, что все-таки основная моя мысль уловима, а именно, что нездоровый быт слесаря не может разложить материал (сталь, железо) и инструмент. Если он пьяница или больной, от него отнимут и материал и инструмент и передадут другому здоровому мастеру, а быт актера (нездоровый) отразится на его материале (на слове, речи, движениях и эмоциях) и на инструменте (его психофизиологический организм).
И просто нехорошо, т. Гидони — мне, автору, который в своей заметке на поиски нового быта предлагает итти от рационализации и оздоровления труда и его условий, — вы яростно вдалбли
ваете в голову, что «труд и условия его в первую очередь предопределяют весь быт человека». Вы просто невнимательно прочли мою заметку.
И когда вы задаете такой вопрос: «А какое идеологическое содержание ждете вы от этого быта?» отвечаю вам: «на 100% коммунистическое». У меня даже в конце моей заметки есть такое место: «Подлинный актерский быт — быт общественный, быт социалистически-строящегося общества, а,
☛
См. „Современный Театр“ М№ 2, 4, 5, 6 и 7.
следовательно, содержание этого быта — идеология этого быта».
И еще, т. Гидони, мог бы ответить на ваше об
винение, что у меня упущены в моем расписании часы под «общественные, профсоюзные и кружко
вые работы и всяческие заседания» — каюсь,
сознательно упущены, ибо прежде, чем их вводить в какое бы то ни было расписание, их нужно
здорово перетряхнуть и выбить на солнышке всю ту пыль мертвечины, казенщины и бюрократизма,
которые только в силах нагнать сон и тоску на жиеого из живых людей — актера (бегут от всех заседаний) и меньше всего могут его зажечь, сделаться частью нового быта — того, который заменил бы ему мещанский «частный быт» — «обществен
ным бытом». Правильно, т. Гидони, ничего (или вернее мало) не сказано о культурном содержании жизни нового актера вне театра. О нем можно
говорить в перспективах, нащупывать, искать ибо... слишком мы еще некультурны.
Не думаю отрицать великое назначение театров, растущих на корнях старой культуры, имеющих и должных иметь свою молодежь. Можно ожидать и видеть оздоровляющую волну в нарождении молодых театров на молодых корнях. Мастерство «стариков» — вернее, лучшее и нужное из мастер
ства «стариков» — должно передаваться смене в школе, в учебных спектаклях с большими мастерами. Целиком же перенимать все мастерство «стариков» можно только — играя десятки лет на одной с ними сцене, подражая им, превращая их
приемы в традиции. Нужно ли это? Изменившаяся техника и возможности театра требуют и новой актерской техники. На одних традициях далеко не уедем.
Опыт, пусть еще весьма не совершенный — ЦТТИС’а — говорит о том, что выпуск школой молодого актерского коллектива (Замоскв. театра),
впитавшего лучшее из мастерства своих отцов, но все же растущего на молодых корнях — возможен, как и начинание «Театра молодых».
Можно было также возразить т. Любимову- Ланскому на то, что он в своих замечаниях смешивает быт с условиями труда и самим трудом, смешивает их, ибо узкая цеховщина актеров при
водит к таким выводам, что «вне театра у актера не может быть жизни».
Мог бы, радуясь отклику т. Литовского, призывающего к борьбе с цеховщиной, против которой восстаю и я, — возразить ему против отвода от дискуссии вопросов рационализации труда, так
как победа в этой области и освещение в дискуссии, освободит и наметит пути освобождения актера, как гражданина. Ну, сказал бы еще т. Ключареву, который «теряет охоту к жизни», получив распи
сание своего рабочего дня — ему, как академику оппозиции, доступно такое сверх-сознательное от
рицание порядка. Мы, молодые, имеем охоту к жизни и творчеству (и еще какую) и при расписании рабочего дня.
Мог бы возразить и многим другим, наговорить массу неприятных вещей, да простят меня, но этого делать не буду. Забуду о всех обидах и соглашусь.
Писал статью от сердца. Может быть, остынув, одев очки и засев за книгу и компиляции, новый быт будет выглядеть по иному. И моя нескладная речь молодого мастера театра о быте, как его вижу я, будет плоха и субъективна. Мои глаза видят одно, Нарокова — другое. Это и хорошо.
Н
е буду «покрыватьврагов, соглашусь с нападающими для того, чтобы не растерять
новых друзей в стройке нового быта. Веря в то,
что все они пишут не для того, чтобы «свою образо
ванность показать», а,
как и я, горят и мучаются борьбой, кипящей в нашем театре.
Тов. Нарокову, открывающему истину о том, что «пьянство явление внеклассового порядка и нельзя делать упорно актер
ской линии» — сказал бы, что
автор в своей заметке нигде не говорит, что другие классы и профессии не пьют или пьют меньше.
Т. т. Гидони, Нарокова, Любимова-Ланского и др. яро
стно восстающих и неприни
мающих формулу: «быт есть жизнь (бытие) минус труд», — можно было бы отослать к элементарному руководству — к «Советской энциклопедии», к прекрасной статье о быте Сте
панова-Скворцова, где говорится что «быт и нравыявляются «не производственной частью бытия человека, а той частью, где он потре
бляет то, что получено от производства». Еще более ценно указание на то, что «внепроизводственного бытия у раннекапиталистического про
летариата нет; вне производства у него остается только голое зоологическое существование». Это с успехом может быть применимо к нашему ста
рому актерскому быту (конечно, быту актерской массы, а не премьеров императорских театров). Наконец, еще более ценное указание: «развитие быта дает некоторое мерило человеческой свободы рабочего класса».
Всем оппонентам, которые возмущены, что, по моему мнению, ужасы старого быта в настоящее время остаются без изменения, объясню, что это
мною говорилось только в отношении расписания рабочего дня.
На замечание т. Гидони, что только быт актера просачивается в мастерство, а в других профессиях быт мастеров не просачивается в производство, винясь в несколько путанной мотивировке, я пола
гаю, что все-таки основная моя мысль уловима, а именно, что нездоровый быт слесаря не может разложить материал (сталь, железо) и инструмент. Если он пьяница или больной, от него отнимут и материал и инструмент и передадут другому здоровому мастеру, а быт актера (нездоровый) отразится на его материале (на слове, речи, движениях и эмоциях) и на инструменте (его психофизиологический организм).
И просто нехорошо, т. Гидони — мне, автору, который в своей заметке на поиски нового быта предлагает итти от рационализации и оздоровления труда и его условий, — вы яростно вдалбли
ваете в голову, что «труд и условия его в первую очередь предопределяют весь быт человека». Вы просто невнимательно прочли мою заметку.
И когда вы задаете такой вопрос: «А какое идеологическое содержание ждете вы от этого быта?» отвечаю вам: «на 100% коммунистическое». У меня даже в конце моей заметки есть такое место: «Подлинный актерский быт — быт общественный, быт социалистически-строящегося общества, а,
☛