Б. ЕФИМОВ
(Забытый фельетон А. П. Чехова)
Чехов, как публицист, современному читателю известен мало. Это объясняется главным образом тем, что большая
часть публицистических статей его до сего времени не собрана и не издана. Между тем многие из них и сейчас не потеряли интереса, так как содержат в себе обильный материал для характеристики ушедшей эпохи.
Примером может служить настоящая статья, помещенная Чеховым в новогоднем номере «Петербургской Газеты1886 года, за подписью Рувер.
Пропуск нескольких слов в конце статьи объясняется плохой сохранностью номера газеты, в котором статья была напечатана.
В
ыходите на улицу и глядите на ряженых.
Вот солидно, подняв с достоинством голову, шагает что-то, нарядившееся человеком. Это «что-то» толсто, обрюзгло и плешиво. Одето оно щегольски, по моде и
тепло. На груди брелоки, на пальцах массивные перстни. Говорит оно чепуху, но с чувством, с толком, с расстановкой. Оно только что пообедало, напилось елисеевского пойла и
теперь решает вопрос: отправиться к Адели, лечь ли спать, или же засесть за винт? Через три часа оно будет ужинать, через пять — спать. Завтра проснется в полдень, пообедает, напьется пойла и опять примется за тот же вопрос. После завтра тоже... Кто это?
В ТЕАТРАЛЬНОЙ ЯЧЕЙКЕ
— Теперь пускай попробуют меня вычистить!
Это свинья.
Вот мчится в роскошных санях старушенция в костюме дамы благотворительницы. Нарядилась она умело:
на лице тупая важность, в ногах болонка, на запятках лакей. В сак-вояже покоятся собранные ею для страждущаго чело
вечества 1,013 р. 43 к. Из этих денег только 43 к. получают бедные, остальные же 1,013 руб. пойдут на расходы по бла
готворению. Благотворительность она любит, ибо нигде нельзя так много и с таким вкусом судачить, перебирать косточки
ближних, дьяволить и вылезать сухой из воды, как на почве благотворительности... Хотите знать, кто эта благодетельница?
Это — чортова перечница.
Вот бежит лисица... Гримировка великолепная: даже рыльце в пушку. Глядит она медово, говорит тенорком, со слезами на глазах. Если послушать ее, то она жертва людской интриги, подвохов, неблагодарности. Она ищет сочувствия, умоляет, чтобы ее поняли, ноет, слезоточит. Слушайте ее, но не попадайтесь ей в лапы. Она обчистит, обделает под орех, пустит без рубахи, ибо она — антрепренер.
Вот шествует нарядившийся рецензентом. Этот загримировался неудачно. По его бесшабашному лаю, хватанью за икры, скаленью зубов не трудно узнать в нем — цепного пса.
Несколько поотдаль от него прыгает нарядившийся драматургом. Этот что-то прячет под полой и робко озирается, словно стянул что-то... Он одет франтом, болтает по француз
ски и хвастает, что состоит в переписке с Сарду, что талант у него необычайный: печет драмы, как блины, и может писать двумя руками сразу. Но современники не признают его...
Они знают, что под оболочкой драматурга скрывается— закройщик модной мастерской.
Вот идет субъект, загримировавшийся забулдыгой. На нем рваная шапчонка, порыжелое пальто и нечищенные калоши... Он косится на дома и ищет вывески «Питейный дом», или «Трактир». Ему нужно выпить... Пьет он каждые десять минут: днем водку, ночью пиво, утром содовую воду. Состояние «под шофе» — его норма. Только в пьяном виде он и может говорить умно, мыслить, зарабатывать себе кусок хлеба, любить ближнего, презирать. Трезвый же он вял, глуп, жесток. Живет он по свински. У него ни кола, ни двора. Обитает где-то у чорта на куличках, на задворках, снимая у вдовы-чиновницы темную и скверную комнату. Семьи у него нет, да и трудно представить его семейным. Умрет он под забором, но похоронят его с шиком, с некрологами и с речами, потому что он — талант.
А вот стоит нарядившийся талантом. Он сосредоточен, нахмурен и лаконичен. Не мешайте ему: думает, или наблюдает. Раскусить его, что он за птица, трудно, потому что он редко снисходит до откровенности. Обыкновенно он не разборчив,
но попав где нибудь в ресторане, или на вечере благоговеющего перед талантами юнца, он постарается выложить всю свою «программу»: все на этом свете не годится, все испош
лилось, изгадилось, продалось, истрепалось; если человечеству угодно спастись, то оно должно поступать вот этак, не ина
че. Тургенев, по его мнению, хорош, но... Толстой тоже хорош, но... Говоря-же о своей «программе», он никогда не при
бавляет этого «но». Все его не понимают, все подставляют ему ножку, но тем не менее он всюду сует свой нос, всюду нюхает, везде вертится, как чорт перед заутреней. Его выно
сят, не гонят, потому что на безрыбьи и рак рыба и потому что в России до конца дней можно быть «начинающим и подающим надежды». Своей работе он придает громадное зна
чение и потому держит себя, как зеницу ока. Он не пьет, часто ездит лечиться и оберегает себя строгим комфортом. Дома, когда он сидит у себя в кабинете и творит «новое слово», все ходят на цыпочках. Храни бог, если в кабинете не 16 градусов, если за дверью звякнет блюдечко, или запищит ребенок — он схватит себя за волосы и грудным голосом скажет:
— Проклятие... Нечего сказать, хороша жизнь писателя! Когда он пишет, он священнодействует: морщит лоб, кусает перо, пыхтит, сопит, то и дело зачеркивает... Чтобы выжать из мозгов мысль, остроту, удачное сравнение............... в дело пресс в сорок лош .... чтобы быть реальным ху . . . он тянется к аршину, ф.......................чинам. Работает он . .
.................. ства . . . Впрочем, если г. Вольфу угодно будет предложить ему заказ в 10 листов по 300 руб. за лист,
то он возблагодарит создавшееся... Вероятно, вы его уже узнали... Это — гусь лапчатый.
А. Чехов
РЯЖЕНЫЕ
(Забытый фельетон А. П. Чехова)
Чехов, как публицист, современному читателю известен мало. Это объясняется главным образом тем, что большая
часть публицистических статей его до сего времени не собрана и не издана. Между тем многие из них и сейчас не потеряли интереса, так как содержат в себе обильный материал для характеристики ушедшей эпохи.
Примером может служить настоящая статья, помещенная Чеховым в новогоднем номере «Петербургской Газеты1886 года, за подписью Рувер.
Пропуск нескольких слов в конце статьи объясняется плохой сохранностью номера газеты, в котором статья была напечатана.
В
ыходите на улицу и глядите на ряженых.
Вот солидно, подняв с достоинством голову, шагает что-то, нарядившееся человеком. Это «что-то» толсто, обрюзгло и плешиво. Одето оно щегольски, по моде и
тепло. На груди брелоки, на пальцах массивные перстни. Говорит оно чепуху, но с чувством, с толком, с расстановкой. Оно только что пообедало, напилось елисеевского пойла и
теперь решает вопрос: отправиться к Адели, лечь ли спать, или же засесть за винт? Через три часа оно будет ужинать, через пять — спать. Завтра проснется в полдень, пообедает, напьется пойла и опять примется за тот же вопрос. После завтра тоже... Кто это?
В ТЕАТРАЛЬНОЙ ЯЧЕЙКЕ
— Теперь пускай попробуют меня вычистить!
Это свинья.
Вот мчится в роскошных санях старушенция в костюме дамы благотворительницы. Нарядилась она умело:
на лице тупая важность, в ногах болонка, на запятках лакей. В сак-вояже покоятся собранные ею для страждущаго чело
вечества 1,013 р. 43 к. Из этих денег только 43 к. получают бедные, остальные же 1,013 руб. пойдут на расходы по бла
готворению. Благотворительность она любит, ибо нигде нельзя так много и с таким вкусом судачить, перебирать косточки
ближних, дьяволить и вылезать сухой из воды, как на почве благотворительности... Хотите знать, кто эта благодетельница?
Это — чортова перечница.
Вот бежит лисица... Гримировка великолепная: даже рыльце в пушку. Глядит она медово, говорит тенорком, со слезами на глазах. Если послушать ее, то она жертва людской интриги, подвохов, неблагодарности. Она ищет сочувствия, умоляет, чтобы ее поняли, ноет, слезоточит. Слушайте ее, но не попадайтесь ей в лапы. Она обчистит, обделает под орех, пустит без рубахи, ибо она — антрепренер.
Вот шествует нарядившийся рецензентом. Этот загримировался неудачно. По его бесшабашному лаю, хватанью за икры, скаленью зубов не трудно узнать в нем — цепного пса.
Несколько поотдаль от него прыгает нарядившийся драматургом. Этот что-то прячет под полой и робко озирается, словно стянул что-то... Он одет франтом, болтает по француз
ски и хвастает, что состоит в переписке с Сарду, что талант у него необычайный: печет драмы, как блины, и может писать двумя руками сразу. Но современники не признают его...
Они знают, что под оболочкой драматурга скрывается— закройщик модной мастерской.
Вот идет субъект, загримировавшийся забулдыгой. На нем рваная шапчонка, порыжелое пальто и нечищенные калоши... Он косится на дома и ищет вывески «Питейный дом», или «Трактир». Ему нужно выпить... Пьет он каждые десять минут: днем водку, ночью пиво, утром содовую воду. Состояние «под шофе» — его норма. Только в пьяном виде он и может говорить умно, мыслить, зарабатывать себе кусок хлеба, любить ближнего, презирать. Трезвый же он вял, глуп, жесток. Живет он по свински. У него ни кола, ни двора. Обитает где-то у чорта на куличках, на задворках, снимая у вдовы-чиновницы темную и скверную комнату. Семьи у него нет, да и трудно представить его семейным. Умрет он под забором, но похоронят его с шиком, с некрологами и с речами, потому что он — талант.
А вот стоит нарядившийся талантом. Он сосредоточен, нахмурен и лаконичен. Не мешайте ему: думает, или наблюдает. Раскусить его, что он за птица, трудно, потому что он редко снисходит до откровенности. Обыкновенно он не разборчив,
но попав где нибудь в ресторане, или на вечере благоговеющего перед талантами юнца, он постарается выложить всю свою «программу»: все на этом свете не годится, все испош
лилось, изгадилось, продалось, истрепалось; если человечеству угодно спастись, то оно должно поступать вот этак, не ина
че. Тургенев, по его мнению, хорош, но... Толстой тоже хорош, но... Говоря-же о своей «программе», он никогда не при
бавляет этого «но». Все его не понимают, все подставляют ему ножку, но тем не менее он всюду сует свой нос, всюду нюхает, везде вертится, как чорт перед заутреней. Его выно
сят, не гонят, потому что на безрыбьи и рак рыба и потому что в России до конца дней можно быть «начинающим и подающим надежды». Своей работе он придает громадное зна
чение и потому держит себя, как зеницу ока. Он не пьет, часто ездит лечиться и оберегает себя строгим комфортом. Дома, когда он сидит у себя в кабинете и творит «новое слово», все ходят на цыпочках. Храни бог, если в кабинете не 16 градусов, если за дверью звякнет блюдечко, или запищит ребенок — он схватит себя за волосы и грудным голосом скажет:
— Проклятие... Нечего сказать, хороша жизнь писателя! Когда он пишет, он священнодействует: морщит лоб, кусает перо, пыхтит, сопит, то и дело зачеркивает... Чтобы выжать из мозгов мысль, остроту, удачное сравнение............... в дело пресс в сорок лош .... чтобы быть реальным ху . . . он тянется к аршину, ф.......................чинам. Работает он . .
.................. ства . . . Впрочем, если г. Вольфу угодно будет предложить ему заказ в 10 листов по 300 руб. за лист,
то он возблагодарит создавшееся... Вероятно, вы его уже узнали... Это — гусь лапчатый.
А. Чехов