А. РАДАКОВ
ВЕЩИ И МЫ П
о счету неделю пробыв в отлучке,
Торжествен день субботней получки.
Ах, зимних лучей золотая погоня,
В серебряном мыле трамваи и кони! Нас тешит мороз неожиданным ростом, Мы к дому направили легкую поступь, Раздавленной клюквой обрызган закат, И снежные звезды по ветру летят...
Но вдруг, обогнав нас уловкою ловкой, От Сухаревки до Тверской и Петровки На нашу получку атакой зловещей,
Шумя и скрипя, надвигаются вещи. И вот, из ближайшего магазина,
На все голоса запевая пружиной, Как зебра в полоску, без всяких прикрас, В чем мать родила, выступает матрас.
Над ним, расцветая жемчужным ажуром, Качаются шелковые абажуры,
И зеркалом шатким прохожих калеча, Ореховый шкаф вырастает навстречу. Он дверцу раскрыл, он зовет на лету Уютных и мягких вещей теплоту:
Больших одеял, — небывалых на-ощупь,— По синему шелку стеганый росчерк...
Товарищи, — я скрывать не умею: Я тоже пружинный матрас имею И, не смущаясь, мое перо
Американское просит бюро.
Но плохо, когда на нашей дороге Столы расставляют дубовые ноги,
Когда, как пасьянс, разложены чинно: Налево — ковры, направо — картины,
И вещи над нами вздымаются круто
Семейственным грузом, зловещим уютом!
Татьяна Тэсс
Г
од тому назад нам шеф радио подарил.
Радио послужило мало. Стало говорить тихо, шипеть, потом заговариваться, как человек с ослабевшей памятью. К осени совсем испортилось: хрипит, взвывает, как наши пьяные мужики на сходе. А мужики наши вправду в вине захлебнулись — пьют и самогонку гонят. И вот однажды появилось такое объявление:
«Доводится до сведения, что починение радио произведено. Завтра в пять часов вечера самолично про наше село будет говорить центральный товарищ Калинин».
Мужиков собралось не меньше, чем на сход с ведром вина. Радио зашипело:
— Алло... алло... Слушайте. Слушайте. Сейчас про село Синие Кочки будет говорить Михаил Иванович Калинин.
После этого голос пожиже заговорил ехидно и наставительно:
Здорово, синекочкинские мужички. Сегодня у меня до вас дела имеются. До меня дошло сообщение, что довольно хреновато вы живете. Изба-читальня у вас худая, чинить вы ее не думаете, а на нас с севера надвигаются морозы. Довольно это стыдно с вашей стороны.
Крестьяне стояли, как ельник в знойный летний полдень, сосредоточенные и хмурые.
- Надо ее зачинить, — продолжал Калинин: — тогда есть куда будет зимой выйти и узнать, об чем думает наше правительство. А с какого же это вы богатства, мужички, пьянствуете? Вы пропили полтораста рублей мирских денег и гоните почем зря самогонку. Республика переживает муче
ние в зерне, республика возводит культуру, а вы ей вредите, как последняя темнота. И еще скажу — почему вы облебастрили пастуха Ермила? Обещали ему сапоги кожаные купить, а так и провели время и надули. Тута-ли Евсей Шапкин?
— Здесь я! — ответил Евсей и побледнел.
— Нельзя, Евсей Митрич, бить жену. Смотри, Евсей, добьется до колонии. Итак, граждане, если не подравняетесь, то я вас попотчую декретной статьей, каковую ожидать не советую.
Теперь, когда изба-читальня починена и пастуху вручены обноски, купленные мужиками за семь рублей, когда пер
вое место по пьянке уступлено другому селу и Марья Шапкина стала забывать про синяки, можно сознаться, что говорил не Калинин, а Василий Архипыч Маткин, сидя за переборкой в шкафе.
Он сельский портной, самый лучший в Синих Кочках актер и кандидат партии — ходит на партийные собрания в
волость за девять верст. Мих. Шошин
... эта чистка подольше длилась: ни чаю никто не тре
бует, ни за папиросами не посылают!
ВЕЩИ И МЫ П
о счету неделю пробыв в отлучке,
Торжествен день субботней получки.
Ах, зимних лучей золотая погоня,
В серебряном мыле трамваи и кони! Нас тешит мороз неожиданным ростом, Мы к дому направили легкую поступь, Раздавленной клюквой обрызган закат, И снежные звезды по ветру летят...
Но вдруг, обогнав нас уловкою ловкой, От Сухаревки до Тверской и Петровки На нашу получку атакой зловещей,
Шумя и скрипя, надвигаются вещи. И вот, из ближайшего магазина,
На все голоса запевая пружиной, Как зебра в полоску, без всяких прикрас, В чем мать родила, выступает матрас.
Над ним, расцветая жемчужным ажуром, Качаются шелковые абажуры,
И зеркалом шатким прохожих калеча, Ореховый шкаф вырастает навстречу. Он дверцу раскрыл, он зовет на лету Уютных и мягких вещей теплоту:
Больших одеял, — небывалых на-ощупь,— По синему шелку стеганый росчерк...
Товарищи, — я скрывать не умею: Я тоже пружинный матрас имею И, не смущаясь, мое перо
Американское просит бюро.
Но плохо, когда на нашей дороге Столы расставляют дубовые ноги,
Когда, как пасьянс, разложены чинно: Налево — ковры, направо — картины,
И вещи над нами вздымаются круто
Семейственным грузом, зловещим уютом!
Татьяна Тэсс
РЕЧЬ КАЛИНИНА
Г
од тому назад нам шеф радио подарил.
Радио послужило мало. Стало говорить тихо, шипеть, потом заговариваться, как человек с ослабевшей памятью. К осени совсем испортилось: хрипит, взвывает, как наши пьяные мужики на сходе. А мужики наши вправду в вине захлебнулись — пьют и самогонку гонят. И вот однажды появилось такое объявление:
«Доводится до сведения, что починение радио произведено. Завтра в пять часов вечера самолично про наше село будет говорить центральный товарищ Калинин».
Мужиков собралось не меньше, чем на сход с ведром вина. Радио зашипело:
— Алло... алло... Слушайте. Слушайте. Сейчас про село Синие Кочки будет говорить Михаил Иванович Калинин.
После этого голос пожиже заговорил ехидно и наставительно:
Здорово, синекочкинские мужички. Сегодня у меня до вас дела имеются. До меня дошло сообщение, что довольно хреновато вы живете. Изба-читальня у вас худая, чинить вы ее не думаете, а на нас с севера надвигаются морозы. Довольно это стыдно с вашей стороны.
Крестьяне стояли, как ельник в знойный летний полдень, сосредоточенные и хмурые.
- Надо ее зачинить, — продолжал Калинин: — тогда есть куда будет зимой выйти и узнать, об чем думает наше правительство. А с какого же это вы богатства, мужички, пьянствуете? Вы пропили полтораста рублей мирских денег и гоните почем зря самогонку. Республика переживает муче
ние в зерне, республика возводит культуру, а вы ей вредите, как последняя темнота. И еще скажу — почему вы облебастрили пастуха Ермила? Обещали ему сапоги кожаные купить, а так и провели время и надули. Тута-ли Евсей Шапкин?
— Здесь я! — ответил Евсей и побледнел.
— Нельзя, Евсей Митрич, бить жену. Смотри, Евсей, добьется до колонии. Итак, граждане, если не подравняетесь, то я вас попотчую декретной статьей, каковую ожидать не советую.
Теперь, когда изба-читальня починена и пастуху вручены обноски, купленные мужиками за семь рублей, когда пер
вое место по пьянке уступлено другому селу и Марья Шапкина стала забывать про синяки, можно сознаться, что говорил не Калинин, а Василий Архипыч Маткин, сидя за переборкой в шкафе.
Он сельский портной, самый лучший в Синих Кочках актер и кандидат партии — ходит на партийные собрания в
волость за девять верст. Мих. Шошин
... эта чистка подольше длилась: ни чаю никто не тре
бует, ни за папиросами не посылают!