КАЛЕНДАРЬ ЧУДАКА

О РЕЖИМЕ, КОТОРЫЙ НАЧИНАЮТ ЗАБЫВАТЬ

Н

ет, это не о царском режиме. Его не начинают, а уже кончили забывать. Трудно даже сейчас толком вспом
нить, что это был за режим. Какие-то монархи, какието городовые, какие-то буквы «ять»..
Режим, о котором мы напоминаем, был провозглашен совсем недавно. Ровно три года назад, в июле 1926 года. Его властно объявил человек с неукротимой волей и неугасимой революционной страстью. Когда он говорил о своей идее, о режиме экономии, о бережливости в рабочем государстве — все хлипкое, распоясанное, распущенное вокруг него поджималось, сгущалось, твердело, отдавая лишний жир и превращаясь в работающие мускулы.
Человека нет. Дзержинский умер. У нас умеют лучше воздавать почести павшим, чем беречь их идеи. Последнее наследство Дзержинского, режим экономии, у нас хиреет. И к юбилею—много ли осталось от него?
Нрав да, режим экономии пережил себя, перерос в новые формы. Борьба за снижение себестоимости, соревнование в умелом хозяйствовании-разве это не та же идея Дзержин
ского, только в усовершенствованном виде? Режим экономии — это первая, героическая, всеобъемлющая попытка заткнуть все дыры и щелки, откуда идет утечка средств нашего хозяйства. Это смелая схватка в рукопашную, прямой лобовой удар но ра
сточительности и бесхозяйственности. Он естественно должен был уступить место траншейной войне со сложной стратегией и разветвленными приемами борьбы.
Так красногвардеец в опорках и рабочей кепке, увешанный пулеметными лентами, приготовил почву для современного, обструганного по всем правилам красного командира.
Так-то оно так. Но все же-рано мы забыли сегодняшнего юбиляра. А иногда—очень нехватает его среди нас.
Так нередко в пустынной тоске уныло болтливого заседания ищешь глазами-вот войдет, вооруженный до зубов маузерами, братишка-матрос стиля восемнадцатого года. Войдет и ничего даже не скажет, а только нетерпеливо по
правит низко повисший чуб... И все ораторы, витающие в небесах, сразу подтянутся, почувствуют, что говорить можно и короче, лишь бы было ниже к земле и ближе к делу.
Экономию у нас наводят — иногда даже очень. Но вопрос-для кого, и за чей счет.
У нас снижают себестоимость самым прямым и замечательным способом: вместо кожи ставят на подошвы картой, вместо картона на переплеты - бумагу, вместо бумаги на
журналы—древесную труху. И думают, что этим помогают рабочему классу и его хозяйству. А наносят свирепый урон, потому что вместо одной пары сапог приходится брать грн, книги вместо переплетов брать в обертках, а журналы со
всем не брать. Какая и для кого в этом итоге получается экономия—ясно.
В Сталинграде строят громадный тракторный завод. Он будет стоить кругом семьдесят шесть с половиной миллионов рублей. Он будет давать крестьянству сорок тысяч тракторов в год. Он сразу толкнет сельское хозяйство на несколько шагов вперед.
Завод строят слишком медленно. А тракторов мало. Ждать невтерпеж.
Правительство, чтобы ускорить постройку завода, заказало ряд металлических конструкций для него за границей. Это тоже стоило кой-чего. Зато есть возможность кончить завод весной и 1 октября уже пустить его.
Но создатели завода, объединенные под величественной маркой «Госпромстрой», рассуждают иначе.
— Куда торопиться? Не горит и не каплет над нами. Поспешишь—людей насмешишь. Да со спешкой и дороже выйдет. Если мы не будем так мчаться и работать в две смены, если мы кончим завод на полгода позже-и спокойно будет, и деньги сэкономим.
Расчет у Госпромстроя тухлый. Пуская в ход вложенный в завод семидесятишестимиллионный капитал на пол
года позже, он теряет одних процентов четыре с половиной миллиона рублей.
Но разве только в этих деньгах дело? Разве лишние двадцать тысяч тракторов, снующих на крестьянских нолях,
лишних двадцать тыслч, которые можно выпустить за выигранные полгода, разве они—не чистая прибыль, которой лишают страну медленные растяпы из Госпромстроя?
А темп, прекрасный стремительный революционный теми индустриализации, который флегматические и экономные госпромстроевцы хотят на сталинградском участке за
медлить, заглушить на целых иолгода—разве он не золотая прибыль, неразумно выкидываемая на ветер?
Еще нелепые, еще расхлябанные, древне российские привычки и навыки наши вопиют о себе, требуют экономии в речах, в бумагах, во времени, в темпах нашей работы. Рано хоронить режим экономии, хотя бы и с музыкой, с почестями, как ге^оя, доблестно выполнившего свой долг.
Он еще нужен нам живой.
Михаил Кольцов