АВТОМАТ
Э
той весной в заштатном городе Буде решено было поставить на центральной площади идеологический автомат.
Он был сконструирован местным изобретателем в виде гидры контрреволюции, поражаемой кузнецом своего счастья, пекарем в колпаке с красной звездой на околыше.
Хлебопекарня была единственным предприятием, представлявшим тяжелую индустрию в Буде.
Гидра извивалась под ударами булочной качалки; пекарь с разоренным лицом бил ее одной рукой, простерши дру
гую, в которой зажат был профбилет, ввысь, на восток; сим
волически это означало порыв победившего в классовой борьбе организованного пролетариата к заре новой жизни.
В отверстие надо было опустить гривенник, и тогда пекарь ударял качалкой, и из разинутой пасти гидры выскаки
вала шоколадка в красной обертке с надписью, призывавшей подписываться на заем индустриализации и догнать и перегнать технику гнилой, капиталистической Европы.
Автомат установили в воскресенье, и весь город собрался в этот день осмотреть чудо техники на площадь. Изобретатель лично давал объяснения и демонстрировал аппарат. Гривенники сыпались один за другим: гидра, бешено вращал хвостом и разевая пасть, работала без отказа.
— Ну-те, хорошо, — сказал, опустив монетку и взяв шоколадку, городской парикмахер Поликарп Еремеевич: — а если я старый гривенник брошу, николашкин?
— Николашкин не полезет, — ответил изобретатель: — Николашкин больше. Тут оно рассчитано, до тютельки.
— А если я его напильничком пошлифую?
Все с интересом прислушивались.
— Ну, полдня с одной монетой возиться придется. Времени пожалеете... Время у нас не покупное, — сказал парик
махер: — а убедиться каждому интересно. Я так считаю, что надо при нем контролера поставить, чтоб проверял, а то столько дряни накидают, что потом и телегой не вывезешь.
— Что-ж это за автомат будет, если при нем человека содержать?
— С нами иначе нельзя, при нашем собачьем характере. Его слова не замедлили оправдаться. В понедедьник
к обеду автомат неожиданно перестад работать. Побежали к изобретателю, — он пришел с инструментами и ключами и отпер гидрино брюхо.
Оно до краев забито было костяными пуговками, подпиленными свинцовыми пломбами, полушками, гвоздями, плошками, железками и старыми, ржавыми перьями. В щели застряла, остановив весь механизм, втиснутая кем-то до половины, толстая граненая гайка.
— И что за народ, я не понимаю,—с раздражением говорил, выгребая сор, изобретатель: - обрадовались, нанесли! Что сорный ящик, что научное достижение—им все равно!
— Вы еще спасибо скажите, что чего другого туда не наложили, — сказал парикмахер, понюхав воздух: — тут один совсем уж было примостился, так я его палкой, сукинова сына, отогнал...
Сор выгребли, и гидра заработала снова.
Но во вторник, когда пришли вынуть выручку, неожиданно оказалось, что шоколадки исчезли все до одной, а гри
венников в копилке нет. Автомат был цел, работал исправно, н это исчезновение показалось сначала таинственным и необъяснимым.
Однако, по осмотре, в щели, куда опускались гривенники, была обнаружена застрявшая, просверленная посредине монетка с обрывком шпагата. Кто-то на тонкой веревочке опускал гривенник внутрь и, едва выскакивала шоко
ладка, тащил его обратно, чтобы сейчас же вновь сунуть в щель. Этим хитрым способом, не истратив ни гроша, воришка выудил из гидриного брюха все сорок две лежавших там шоколадки.
Решено было вызвать из уголовного розыска собаку «Бонди». Ищейка обнюхала аппарат, побегала вокруг и не
ожиданно бросилась с лаем на самого изобретателя. Ее едва оттащили.
— Чорт знает что! — со слезами в голосе сказал тот, зашпиливая английской булавкой порванные брюки. — Это издевательство! Я не позволю, я в Цебриз буду жаловаться!
Конструкцию гидры пришлось изменить, сузив выходное отверстие канала, по которому падала монетка; вытащить гривенник обратно стало уже невозможным.
Но тогда обнаружилась новая неприятность. Мальчишки стали подкладывать пистоны на хвост гидре, в то место, по которому ударяла качалка пекаря, кузнеца своего счастья; взрывы, следовавшие одни за другим, насквозь прожгли, в конце концов, и изуродовали гидрин хвост.
Хвост залатали жестью, а двух пойманных на месте преступления мальчишек, в назидание прочим, выдрали лозой на пожарном дворе.
Баловство прекратилось, но зато гидрины клиенты стали ножичками выцарапывать на ее теле свои автографы.
Вначале это носило невинный характер, и дело ограничивалось просто именами и датами посещений. Но вскоре к этому прибавились куплеты и остроты настолько скабрез
ного содержания, что, читая их, заливался стыдливой краской даже городской брандмейстер, человек достаточно привыкший к техническим выражениям.
Гидру пришлось оскоблить и покрыть заново толстым слоем краски. По свежей краске резать оказалось, однако, еще удобнее и приятнее, и в несколько дней изящная сло
весность, украшавшая автомат, была полностью восстановлена. Перекрашивать снова было слишком дорого, и на это решили махнуть рукой.
Вскоре кто-то спер качалку, которой стучал пекарь, а вывинтил сделанные из зеленого стекла контрреволюционные гидрины глаза. Потом пекарю пририсовали едкой, чер
ной краской чудовищные вильгельмовские усы и отломали неизвестно для чего оба уха, а гидре забили пасть песком и свернули лапы.
Тогда решено было учредить у автомата милицейский пост. Но пока этот вопрос подрабатывался в инстанциях, кто-то ночью, взломал ломом гидрино брюхо и стащил и ящик с шоколадками, и металлическую копилку для денег, и все пружины и шестеренки, с помощью которых приводился в действие автомат.
От него остался один только покореженный и исписанный бранными словами остов.
На утро изувеченную гидру и пекаря, кузнеца своего счастья, погрузили на телегу и отвезли и свалили в сарай на дворе откомхоза.