А. РАДАКОВ

ИЗ БЛОКНОТА

ПЛЕННЫЙ
Сапоги натерли нам ноги. Я и мой товарищ Трифонов, с которым мы вместе проходили учебный сбор в лагерях,
медленно ковыляли по белому шоссе, позади нашей роты. Солнце било нам в лоб. Мы курили и разговаривали, или вернее курил я, а рассказывал он.
— В 1916 году колошматили мы австрийцев в Карпатах. Били их и, конечно, брали в плен. Попался и мне один. То
щий, длинный, как жердь, и весь в волосах. Прямо помело. Шинель на нем висит, хлястик отстегнут, и тесак болтается ни к чему. Кстати, этот тесак сейчас у меня дома в хозяй
стве служит. Когда щепки наколоть, когда сахар, иногда и мясо им рубим. Когда что. Да! И вот повел я этого австрийца
в штаб. По-русски он ни мурмур. Два слова только и знал— «хорошо» и «спасибо». Я его, конечно, расспрашиваю, скоро ли они будут войну кончать, то да се. Зову его в насмешку Франц Иосифович, матерюсь, конечно, и хлебом кормлю. А он только улыбается и все, что бы ни сказал — «хорошо«спасибо».
И вот, что ж ты думаешь, в прошлом году к нам заведующего нового прислали. Смотрю, мой австриец. И он меня узнал. Поздоровались. Смеется... И какой хороший заведую
щий. Работает, — во! На большой палец! Подтянул нас всех. Порядочек любит. Во время завтрака я к нему завсегда вкатываюсь в кабине г. Сажусь. Чай пьем вместе и расспрашиваю:
— Помнишь, как я тебя в плен брал? — Помню, — говорит он.
— А ведь я тебя тогда убить мог?
— Конечно, мог, — отвечает он и собирает хлебные крошки в газету. Порядочек любит.
— Убил бы тебя и ничего, — продолжаю я разговор.
— Ладно, ладно, — перебивает меня австриец. — Хватит лясы точить. Завтрак кончился, пора работать.
Вот, как значит сам себе заведующего в плен взял...
Вечером, когда пришла почта, мой товарищ вбежал в палатку и радостно сообщил.
— Смотри, Франц Иосифович посылочку прислал.
В посылке было 4 плитки шоколада «Нуазет» и коротенькая приписка:
Дорогой товарищ Трифонов. Когда у вас будут маневры, постарайтесь достать образцы разных снарядов и захватите с собой для нашего Осоавиахима, а то он у нас уж очень бедный. Ничего нет. Не лодырничайте, хорошенько занимай
тесь. Все шлют вам привет. У нас все в порядке. Будьте здоровы. Шоколад сами не лопайте, а угостите товарищей .
Мы в этот вечер всей палаткой пили чай с шоколадом и вспоминали немцев, австрийцев, Карпаты, Мазурские болота. И каждый из нас думал: сколько зря перебили и покалечили людей! Вот таких же, хороших ребят, как мы, как Франц Иосифович.
ЗВЕРИ
Козьма Никитыч был на фронте во время империалисти
ческой войны с 14 по 17 год.
— Три года в окопах лежал, — говорит он сам о себе. — Расскажите что-нибудь!
— Да что рассказывать. Лежал в окопах. Стрелял. Перебежки делал. Вша меня ела. Вот и все. Кроме своих товарищей, никого и ничего не видел.
— Ну, а все-таки расскажите, какой-нибудь случай!
— Да так и не приходился никакой случай. Вот был, действительно, один, да то уж когда мы с фронта самовольно снялись. В Вилейках с боем мы влезли в бархатный вагон. Разлеглись, покуриваем. Едем. В окна поглядываем. Братские могилы считаем. На снегу черные кресты далеко видать. Значит, едем. И барыня какая-то с нами с вагоне едет. В черной шубке. Мы ее расспрашиваем про тыл, про револю
цию, про жизнь. Чаем угощаем, галетами. Она чай пьет и рассказывает нам, что вот ездила в гости к мужу, или еще куда, уж не припомню. Мы ей чай подливаем, я ей сахарку дал. Она попила, высморкалась и говорит нам, обливаясь слезами:
— Что вам, братцы-солдаты, рассказывать? Плохо в тылу, очень плохо. Весной мужики усадьбу забрали. Скот в палисадник понагнали и всю сирень поломали. Всю сирень поломали.
И заливается барыня навзрыд. Тут-то мы не вытерпели и на первой же остановке попросили ее выйти вон. Она нас ругать: звери вы, звери. А какие мы звери? Мы против войны.
Б. Левин
Не понимаю, о каком мире они мечтают? Если о лучшем мире, то нет ничего удобнее войны. Она отправляет в лучший мир любого.
ВЗГЛЯД СВЕРХУ