Ч У Д А С И Я,

ИЛИ МЕФИСТОФЕЛЬ В СТОЛИЦЕ

(Разоблачительная поэма)
ГЛАВА III
ДОСТОЙНО ЛИ ФИЛОСОФА СКАКАТЬ НА ДРОМАДЕРЕ
Под ермолкой академика скрывались букли старой девы.
Анатоль Франс.
души, но с тем условием, что вы предоставите нам возможность пережить еще раз наиболее эффектные моменты нашей научной карьеры!
Дьявол и два академика ударили по рукам.
Ровно через час член-корреспондент Академии Наук СССР, профессор Беньяшевич, появился на улицах Ленинграда в странном виде. Он был одет в черную широкополую шляпу, в войлочные туфли и в широкую сутану из черного холста. Но что самое замечательное - он сидел верхом на двугорбом верблюде, и старый облезший дромадер нес ученого резвой рысью по советским проспектам, среди автомобилей и трамваев.
Появление столь странной фигуры среди бела дня в советском Питере вызвало, разумеется, сильный переполох. Был отряжен специальный отряд милиции, дабы разгонять толпы народа, бежавшие по пятам необычайного сумасшедшего, скачущего на верблюде...
Некоторые обыватели рассуждали следующим образом:
— В газетах писали, что метрополитен строить будут, а тут верблюдное движение открывается. Садиться велено с заднего горба, сходить - с переднего!
Меж тем академик Владимирцев тоже очутился в не менее удивительной обстановке. Волею Мефистофеля он вне
запно перенесся в темное буддийское капище в Новой Деревне близ Ленинграда. Вместо глухого академического сюр
тука на нем был одет какой-то первобытный балахон с бу
бенцами. Буддийский лама, иод завывание хора, пел над ним жуткие псалмы. В носу щекотало от каких-то одуряющих курений. Каменные идолы взирали на советского академика удивленными глазами.
Эти удивительные превращения объяснились, впрочем, совсем не сложно. Просто-напросто Мефистофель, согласно желанию академиков, заставил их вновь пережить наиболее эффектные моменты их научной карьеры. А академик Беньяшевич, не долее как в 1927 году, будучи послан Академией
Наук СССР в научную командировку за границу, совершил вместо этой командировки специальное путешествие в Иерусалим для поклонения гробу господню.
За совершение этого тернистого пути ученый советский пилигрим получил от иерусалимского патриарха орден «гроба господня». Согласно древним канонам, берущим свое начало со времен крестовых походов, — всякий, награжденный орденом гроба господня, должен въехать в Иерусалим в широко
полой шляпе, верхом на верблюде-дромадере. И советский профессор Беньяшевич, посланный на советские деньги в за
граничную командировку, торжественно въехал в Иерусалим на верблюде и в войлочной шляпе!
Этот же профессор продолжил свою командировку следующим образом. Из Иерусалима он проследовал в Рим, где до
бился аудиенции у папы римского, Пия XI, и поцеловал у него на приеме пыльную туфлю. Пана изволил милостиво расспрашивать у советского профессора о зверствах большевиков в Советской России, о том, скоро ли надут эти антихристы.
Академик же Владимирцев, не долее как год тому назад, принял буддизм в торжественной обстановке, в буддийском храме в Новой Деревне. За переход в буддизм просвещен
ный советский академик Владимирцев получил почетную грамоту от Далай-Ламы из Лхассы, причем в грамоте этой академик объявлялся почетным ламой.
Таким образом, и на этот раз Мефистофель выполнил свое обещание. Он честно заставил ученых Беньяшевича и Владимирцева пережить вновь лучшие, наиболее возвышен
ные моменты их научной славы, — моменты, имевшие место в 1927 году.
Как видите, дьявол умеет сдерживать слово. Он положительно начинает нравиться, наш метафизический герой!
А. Тур
В
спомните, как ночной экспресс, золотой и розовый
от движения, задыхаясь, влетает под стеклянный
купол вокзала, напоминающий теплицу. Вокзал — оранжерея поездов. Нет! Вокзал огромными и гулкими своими пространствами напоминает высокий собор, под своды которого стекаются стальные грохо
чущие прихожане, дышущие паром пилигримы. В прибытии поезда на вокзал, после трудного и долгого пути, есть бешеная радость творчества.
Локомотивы мыслей, книг, великих идей стремятся к станциям разума. Люди — это станции. Среди них есть глухие полустанки и разъезды, на которых поезда мыслей почти не задерживаются. Но есть огромные узловые станции с путаницей подъездных путей, к которым стекаются все транспорты человеческого творчества, книг, новорожденных идей, новых научных теорий.
На следующий день Мефистофель направился на Васильевский остров. Над городом повис оранжевый парик заката. Шел мелкий весенний дождичек, — косохлест, подстегай. Дож
дичек походил на газетный петит. Мефистофель вошел в здание Академии Наук на набережной Невы.
Что нужно было старому немецкому чорту от обновленной Академии? Он быстро взбежал по мраморным ступеням и сразу вошел в комнату, в которой сидели академик Владимир
цев и член-корреспондент Академии Наук, профессор Беньяшевич.
Каждый из этих ученых стариков походил на старую покосившуюся станцию. Ржавый колокол сердца уже звонит надтреснуто и глухо. Глаза мерцают, как полупотухшие сема
форы. Дряхлый, ленивый стрелочник — мысль вяло встречает новые поезда. Многие подъездные пути к пакгаузам мозга заржавели и заросли лопухами косности. В пакгаузах эрудиции уже подгнивает старый идеалистический груз — тюки кантианства, ящики мистики, импортные восточные ларцы мудрости браминов.
— Господа академики, — сказал Мефистофель. — Я — чорт. Я — старый чорт алхимиков, иезуитов и мистиков. Честь имею представиться!
Оба академика были чрезвычайно обрадованы тем, что среди советской действительности, среди декретов, конъюнк
тур и пятилеток, среди торжествующего материализма они встретили одну идеалистическую фигуру, — хотя бы и чорта.
— Очень приятно, очень приятно, — прошепелявили академики Владимирцев и Беньяшевич. — Чем можем быть полезны?
Мефистофель ответил:
— В моей профессии ничто не изменилось, о, почтенные магистры! Я попрежнему обмениваю душу на молодость. Ста
рость внедрила в вас обоих неумолимые стигматы. У вас разлитие желчи, вспучение живота, нервный тик, опухоли, полные гноя, белый налет на языке и кислые отрыжки. Ваши губы висят, как лохмотья. Бокалы юношеских пирушек зву
чат для вас, как погребальные колокола. Продайте мне ваши души, и я взамен одарю вас молодостью, золотом, славой, женщинами, вином.
Ученые, посовещавшись, ответили:
— Господин дьявол, примите уверение в совершеннейшем к вам почтении. Но ваш прейс-курант достаточно затрепан. Молодость! Золото! Слава! Вино! Женщины! Этот банальный список в пору среднему, заурядному чорту, но от
нюдь не самому Мефистофелю. Этими стандартными вещами вы можете обольстить только захудалого трестовского Фауста, занимающегося поочередно бухгалтерией и растратами. Да будет вам известно также, что мы пренебрегаем всякими проявлениями реальной жизни, подобно тому, как мистик гнушается видимостью. Поэтому — мы согласны вам продать