СУДЕБНЫЙ СЛУЧАЙ

О

бвиняемый, встаньте!
Судья плотнее усаживается в кресле, слюнит палец и переворачивает первую страницу вшитого в
красную папку обвинительного заключения. На лице у него застыло скучающее и равнодушное выражение; он настолько привык к этим словам, повторяемым десятки раз в день, что произносит их уже почти машинально. Дело слушается в третьем участке народного суда в Казани.
— Вы обвиняетесь в том, что второго июля, днем, у товарных пристаней, действуя в разрез с обязательным постановлением городского совета о соблюдении порядка в публичных местах, увечным образом укусили мизинец
на левой руке потерпевшего. Признаете себя виновным? Встаньте, обвиняемый!
В зале замешательство, на задних скамьях слышится шушуканье и сдержанный смех. Судебный исполнитель на ципочках подходит к столу, кашляет, прикрыв ладонью рот, и несколько растерянно говорит: — Они лично не явившись.
Справа из-за столика приподымается странная, взлохмаченная фигура в допотопном, стянутом в талии и перепачканном в пух сюртуке с лацканами.
— Я уполномочен защитить на суде интересы обвиняемого, который, как известно суду, не может здесь присутствовать лично. Я возьму на себя смелость заявить...
— Хорошо, — скучая, говорит судья и машет рукой:— сядьте! Потерпевший не возражает? Подойдите сюда, потерпевший, и объясните суду, как было дело.
Потерпевший, здоровый парень, береговой грузчик в широчайших синих штанах, подходит, тяжело переступая обутыми в лапти ногами, к столу.
— Да что тут объясиять? — хмуро говорит он, переминаясь и с трудом подбирая, видимо, нужные выражения:— стою я, значит, никому ничего, тихо стою, как трава, а он, значит, как кинется, паскуда худой...
— Не выражайтесь, — строго останавливает судья, — суд вас не просит выражаться, а суд вас просит объяснить происшедшее междометие.
Несколько секунд грузчик смотрит на него с недоумением, моргая глазами; потом он вздыхает и говорит, показывая пальцем налево:
— Вот они объяснят, извиняюсь.
Из-за столика слева приподымается худой и необычайно подвижной человек в парусиновой толстовке и со множеством значков на груди. Он роется в портфеле, до
стает какие-то бумаги и, жестикулируя и ероша тощий бобрик на голове, говорит:
— Как младший юрисконсульт правления союза, в котором состоит потерпевший, я хотел бы, помимо искового заявления, обратить еще внимание суда на чрезвычайные обстоятельства этого постыдного, я бы сказал, дела. Этот исключительный случай заслуживает, я бы сказал, того, чтобы его разобрать в показательном порядке перед двумя тысячами грузчиков, единодушно требующих суровой кары для вредителя, лишившего мизинца их товарища пролетария.
Будучи заняты неотложной работой на транспорте, эти люди не явились сюда, чтобы дать рабочий наказ суду, сами. Социалистические обязанности раньше всего, гра
ждане судьи! Но они как бы незримо присутствуют здесь, и я слышу мощный голос возмущенного протеста, поднимающийся из их стальных рядов.
В самом деле, обратимся к обстоятельствам этого взволновавшего всю рабочую общественность, дикого случая. Какова политическая обстановка инцидента, куда уходят его социальные корни? С одной стороны, вы видите здесь в качестве потерпевшего человека, пышные мозоли на руках которого лучше всяких слов говорят о его великолепной, как самая эпоха революции, трудовой жизни.
Его отец был щетинщик, и с малых лет научился ненавидеть и презирать царизм, будучи принужден в те мрач
ные годы поставлять сапожные щетки на утеху пресыщенной буржуазии.
Его мать родилась при свете лучины в избе крестьянина батрака. Лучина моя, лучинушка, как сказал поэт! Нужно ли говорить, граждане судьи, что сын унаследовал лучшие черты родителей, с молоком матери всосавши идеи Октября?
Перед вами подлинное дитя пролетарской революции, гордость и украшение железной кагорты, претворяющей в жизнь волшебную сказку о пятилетке в стране. И, с дру
гой стороны, не старый ли мир выступает символически в лице обидчика, оскалив свои прогнившие зубы?
Он продолжал говорить, жестикулируя и потрясая бумажками. Устав слушать, судья наклонился к заседателю справа и сказал:
— Под вредительство подводит. Видать, политическое дело. Вы читали заключение? — Нет, а вы?
— Чорт его знает, тоже не успел. Надо бы прочесть, да голова что-то трещит.
Когда юрисконсульт кончил и опустился, вытирая пот с лица, на свое место, — из-за столика напротив поднялся взлохмаченный защитник в сюртуке с лацканами.
— Речь представителя иска, — саркастически сказал он, — поражает глубиной и насыщенностью. Но я позволю себе отметить несколько неточностей в освещении обстановки
этого прискорбного инцидента. Отец потерпевшего был щетинщик.
Возможно! Не возражаю! Но какова же, спрошу я, была политическая физиономия и роль этого кустаря-одиночки, щетками которого буржуазия наводила блеск на своп лако
вые штиблеты? Чьим интересам он служил? Какое кредо он исповедывал? Как содействовал он революционному подполью, в котором боролись и гибли лучшие сыны рабочего класса?
Мы ничего не слышали об этом от представителя иска. Этот человек был кустарь, индивидуалист, и я не удив
люсь, узнавши, что, окончив приходское училище, он никогда в жизни не читал Чернышевского.
Дальше! Мать потерпевшего, говорят нам, родилась при свете лучины. Отлично! Но не этой ли самой лучине, на смену которой идет советская электрическая лампочка, объявлена смертельная борьба торжествующей пролетарской революцией.
Я сомневаюсь в социальной природе потерпевшего, граждане судьи, я беру на себя смелость поставить здесь знак вопроса! Я не стану, конечно, отрицать, что он действи
тельно был укушен второго июля за мизинец, и не хочу обелять ни обидчика, ни лица, некоторым образом ответственного за его поступок.
Я говорю об извозчике Кононове, находящемся сейчас в зале и готовом дать объяснения суду. Это, так сказать, без вины виноватый ответчик. Но я хотел бы прежде дать анализ политической обстановки инцидента, который...
Судья, не слушая его больше, опять наклонился к заседателю, и сказал:
— Так их, видать, двое было? Чорт его знает, серьезное дело, а тут ни гу-гу не знаешь, даже обложки не раскрывал. Как бы маху не дать!
Они пошептались, и судья, неожиданно прервав защитника, сказал:
— В виду того, что многие обстоятельства кажутся неясными, суд полагает отложить дело до личной явки обвиняе
мого. Без вины виноватый нам не нужен. Кто кусался, тот нехай и является сам. Стороны не возражают?
На всех лицах выразилось недоумение. Судебный исполнитель опять подошел на ципочках к столу и, прикрыв рот ладонью, громким шопотом почтительно сказал:
— Они не могут явиться лично. Они — лошадь.
А. Зорич